— Добрый старина Рег, — сказал Алан и, ни о чем больше не думая, ухватил губами ухо Бэбс, хотя все-таки он не удержался и беззвучно произнес: «Ну и кретин».
Груди Бэбс поднимались и опускались, словно ее накачивали воздухом, и она плотно сжала колени, чувствуя, как повлажнело у нее между ног. «Алан замечательный любовник, — подумала она, — и такой бескорыстный». И — она уже дрожала от наслаждения — такой требовательный. Интересно, такой же он требовательный со своей молодой женой?
— Ну, идем, Алан, — сказала она, и в голосе у нее звучал призыв. — Только найди местечко поукромнее.
Он вылез из своего желтовато-коричневого «капри» и полез в багажник за пледом. Бэбс тоже вышла из машины, закрыла дверь и проверила замок. К своей машине Алан относился очень серьезно. Она огляделась. Прохладный вечерний воздух остудил ее пыл, и ей подумалось, что в свете луны лес кажется сказочным.
— Ну же, Бэбс?
Алан уже был рядом, и по его дыханию она поняла, что он хочет ее. Ему нравилось экспериментировать, нравилось все время пробовать что-нибудь новое. За семь месяцев, что она знала его, из них шесть близко, они, наверное, изучили все возможные позиции. И хотя она была старше его, все равно вела себя как девчонка, жаждущая все узнать и все попробовать. В обеденный перерыв в конторе, когда все уходили, а она и Алан делали вид, что у них много работы, они забирались в чулан, где хранились папки со старыми делами, и занимались любовью на полу, опираясь на них или подкладывая их под себя. Он бил ее по заду ремнем, использовал задний проход вместо влагалища, кусал ее груди, пока она не начинала стонать от боли, вливал ей в рот столько спермы, что она захлебывалась ею. Она садилась ему на лицо, и он пил ее; перетягивала ему член его собственным галстуком и дергала за него, так что он, крича от боли, прыгал по комнате; она садилась на него, скакала на нем, терзала его, мазала его кремом для лица и делала с ним что хотела. Ему все нравилось. И ей тоже.
Несколько раз им удалось сбежать вдвоем — для Рега это были служебные дела, для коллег, которых обмануть было труднее, совпавшие выходные дни, удивительно, удивительно одновременный, к примеру, грипп, — и они использовали это время на полную катушку, почти не выходя из отелей, которые первыми попадались им по дороге. Они были и мазохистами и садистами, но только к обоюдному удовольствию и не переходя грань любительства, потому что настоящее мучительство им обоим было не по вкусу. Меняться при выключенном свете нижним бельем было приятно. Но через некоторое время, когда фантазия истощалась, и ничего нового больше не хотелось, оба понимали, что в нормальном сексе куда больше удовольствия. Все зависело только от места, где можно было бы им заняться. Они не заглядывали в будущее, не строили планов, потому что их радость была сиюминутной, она не распространялась ни на завтра, ни на послезавтра. Они не любили друг друга, но любили то, чем они занимались вместе, а когда это пройдет, то ничего не останется.
Луна скрылась, и они неожиданно оказались в полной темноте.
— Алан, мне это не нравится, — беспокойно произнесла Бэбс.
— Она сейчас выйдет, не бойся. Иди ко мне, я тебя обниму. Он привлек ее к себе и прижался к ней всем телом, тем не менее пристально вглядываясь во тьму за ее спиной. Ему самому не очень нравилось все это, и он вздохнул с облегчением, когда луна показалась вновь.
Он взял Бэбс за руку и повел дальше от дороги, поднимая перед ней ветки и придерживая на плече плед.
— Не надо дальше, — попросила Бэбс.
— Еще немного. Вот здесь хорошо, и никто нас не увидит. С дороги уж точно.
Они замерли, услыхав вдруг, будто кто-то торопливо пробежал совсем рядом.
— Что это? — прошептала Бэбс.
Алан несколько мгновений постоял, прислушиваясь, но все было тихо.
— Зверек какой-нибудь. Наверно, мы его потревожили.
Он двинулся дальше, и Бэбс покорно последовала за ним.
— Вот здесь хорошо, — сказал он, увлекая ее в низинку и удивляясь, почему это он заговорил шепотом.
Он походил по траве на случай, если там притаилась какая-нибудь лесная живность, и аккуратно расстелил плед.
— Так хорошо, детка? — спросил он, и его лицо показалось ей мертвенно-бледным в лунном свете.
— Не знаю, Алан, — ответила она, но он-то знал, что она хочет его не меньше, чем он ее.
Когда Алан уложил ее на плед и принялся расстегивать на ней пальто, она забыла обо всем на свете. Полноватое тело Бэбс было приятно упругим на ощупь, нигде ничего не провисало, все было именно таким, чтобы возбуждать желание Алана, который, увидев открывшиеся ему в лунном свете груди и живот, совсем потерял голову. Он поцеловал ее в шею, потом принялся целовать груди, грозившие разорвать шелковый лифчик, провел языком по животу, отчего все ее тело напряглось в ожидании.