Логово

Через несколько минут, когда струи горячей воды хлестали по ее коже, Наташа услышала вопль. Истошный, он легко пробился сквозь шум душа.

Наташа улыбнулась злорадно.

– Здесь хорошая звукоизоляция, – сказала она. – Очень хорошая.

На трассе было пустынно.

Вокруг была не тайга, скорее степь, прорезанная островами лиственнично-сосновых лесов, – Нефедовка находилась как раз на границе степных и таежных районов Красноярского края.

Как бы то ни было, дорога к месту, где сидел на камне Эскулап, шла с легким подъемом и по открытому месту. Любой приближающийся транспорт был бы виден за три-четыре километра – если бы действительно приближался.

Но ничего механического и движущегося не виднелось. Не Европа, автостопом не разъездишься…

Очередная капсула только что подействовала, Эскулап получил очередную передышку. Срок действия последнего приема оказался еще короче. На этот раз не намного. На девять минут. Процесс продолжался – неравномерно, но одно-направленно.

Он достал беломорину, чиркнул зажигалкой, затянулся – и тут же отбросил папиросу. Привычный вкус показался донельзя мерзким.

Настроение было паскудным.

Снова охватили сомнения: на ту ли карту поставлено всё!

Эскулап по взглядам на жизнь был материалистом и полным скептиком, как ни странно. Хотя почти всю научную карьеру работал над проблемами, которую большая часть людей почитает несуществующими легендами, а меньшая – существующими, но чудесами. Эскулап в чудеса не верил. Вернее, знал: в основе того, что мы называем чудом, лежат некие физические и химические процессы. Возможно, основанные на неизвестных или неизученных эффектах, но вполне материальные. Не нарушающие законов природы. —

Возможно, именно поэтому после открытия тридцатилетней давности он целиком и полностью сосредоточился на его генетических и биохимических составляющих.

И, по большому счету, проигнорировал странные слухи, ходившие о старухе Ольховской. О знающей. О потомственной сибирской колдунье.

О ведьме.

Евпраксия Григорьевна Ольховская – хоть и носила польскую фамилию – происходила из сибирских крестьян, живущих в этих краях чуть не с восемнадцатого века. Ольховской она была по мужу – очень поздно (по деревенским меркам вообще до неприличия поздно), в двадцать семь, вышла замуж за поляка из живущих в Канске ссыльных – Яна Ольховского. Муж был не из свежесосланных бомбистов, агитаторов или прочих борцов за народное дело – из ссыльных потомственных, упеченных в эти места еще за восстание не то Костюшко, не то Барской конфедерации, ставших уже вполне благонадежной прослойкой населения края, почти элитой, не по капиталам – по уровню образования. Что нашел Янек в простой деревенской девушке не первой молодости – неизвестно. Но брак состоялся, и поселились супруги в Канске.

(Произошло это либо в 1894, либо в 1895 году – точнее Эскулап установить не смог, никаких архивных записей не сохранилось. Но в любом случае старухе Ольховской было ко времени их встречи в 1972-м немногим более ста лет. Возраст достаточно редкий, хотя, конечно, и не запредельный.)

С мужем Евпраксия прожила без малого три года, родив ему двух сыновей-погодков – Яна-младшего и Владислава. Затем овдовела. Обстоятельства смерти Яна Ольховского было не установить – не ввиду их какой-то особой загадочности, но за давностью лет и отсутствием живых свидетелей.

О событиях, последовавших спустя двадцать лет, известно было больше, хотя и не намного. Старший из братьев Ольховских, Ян, с Гражданской не вернулся. Воевал ли он за белых, или за красных, или не воевал вообще, просто сгинув в закружившей страну кровавой круговерти, – неизвестно. Ян мог погибнуть, мог эмигрировать, мог поселиться в любом уголке бывшей Империи (в последнем случае вероятнее всего под чужой фамилией – по крайней мере, в 1972 году поиски Конторой следов такого человека успехом не увенчались).

Судьба Владислава сложилась иначе. В Гражданскую он воевал – и воевал за белых. Служил у Колчака в чине поручика. Правда, карателем, зверствовавшим по тем таежным деревушкам, что укрывали партизан-щетинкинцев, не был, иначе едва ли дожил бы спокойно до 1938 года. На войне Владислав занимался тем же, чем и в мирной жизни – обеспечивал движение эшелонов по Транссибу. (Был он инженером-путейцем, мать смогла таки обеспечить сыновьям хорошее образование.) Гражданская война, как известно, велась в основном вдоль железнодорожных веток, особенно в Сибири, и Восточный фронт порой катился в ту или иную сторону со скоростью паровоза – огромные территории к северу от Транссибирской магистрали меняли на военных картах цвет с белого на красный или наоборот, хотя жители дальних медвежьих углов и в 19-м, и в 20-м, и позже, пребывали все еще под властью временного правительства, а то и самого государя-императора…