Рассмотрим более подробно сильное понимание. Оно опирается на некоторый общий стандарт и распространяет его на частный или конкретный случай. Хорошие примеры сильного понимания — и в особенности понимания человеческих мыслей и действий — дает художественная литература. Эти примеры отчетливо, как кажется, говорят о том, что понятное в жизни человека — это
В романе "Луна и грош" С.Моэм сравнивает две биографии художника: одна написана его сыном-священником, а другая неким историком. Сын "нарисовал портрет заботливейшего мужа и отца, добродушного малого, трудолюбца и глубоко нравственного человека. Современный служитель церкви достиг изумительной сноровки в науке, называемой, если я не ошибаюсь, экзегезой (толкованием текста), а ловкость, с которой пастор Стрикленд "интерпретировал" все факты из жизни отца, "не устраивающие" почтительного сына, несомненно, сулит ему в будущем высокое положение в церковной иерархии". Историк же, "умевший безошибочно подмечать низкие мотивы внешне благопристойных действий", подошел к той же теме совсем по-другому: "Это было увлекательное занятие: следить, с каким рвением ученый автор выискивал малейшие подробности, могущие опозорить его героя"[3].
Этот пример хорошо иллюстрирует предпосылочность понимания, его зависимость не только от интерпретируемого материала, но и от позиции самого интерпретатора. Однако в данном случае важнее другое. Пример говорит о том, что поведение становится понятным, как только удается убедительно подвести его под некоторый общий принцип или образец. В одной биографии образцом служит распространенное представление о "заботливом, трудолюбивом, глубоко нравственном человеке", каким якобы должен быть выдающийся художник, в другой — вера, что "человеческая натура насквозь порочна" и когда речь идет о неординарном человеке это особенно заметно. Оба эти образца, возможно, никуда не годятся. Но если один из них принимается интерпретатором и ему удается подвести поведение своего героя под избранную схему, оно становится понятным как для интерпретатора, так и для тех, кто соглашается с предложенным образцом.
О том, что понятное отвечает принятому правилу, а потому правильно и в определенном смысле ожидаемо, хорошо говорит Д.Данин в "Человеке вертикали". Сознание человека замусорено привычными представлениями, как должно и как не должно вести себя в заданных обстоятельствах. "Эти представления вырабатывались статистически. Постепенно наиболее вероятное в поведении стало казаться нормой. Обязательной. А порою и единственно возможной. Это не заповеди нравственности. Это не со скрижалей Моисея. И не из Нагорной проповеди Христа. Это — не десять и не сто, а тысячи заповедей общежития (мой руки перед едой). И физиологии (от неожиданности вздрагивай). И психологии (по пустякам не огорчайся). И народной мудрости (семь раз отмерь). И здравого смысла (не питай иллюзий)… В этой неписаной системе правильного, а главное — понятного поведения всегда есть заранее ожидаемое соответствие между внутренним состоянием человека и его физическими действиями. Это всесветная и вековечная система Станиславского, по которой всю жизнь лицедействует подавляющее большинство человечества. Для всего есть слово и для всего есть жест"[4].
В этой характеристике понятного как правильного и ожидаемого интересен также такой момент. Предпосылкой понимания внутренней жизни индивида является не только существование образцов для ее оценки, но и наличие определенных стандартов проявления этой жизни вовне, в физическом, доступном восприятию действии.
Таким образом,
Если объяснить значит вывести из имеющихся общих истин, то понять значит вывести из принятых общих ценностей[5].
Несколько элементарных примеров понимания прояснят его структуру.
Великий ученый должен быть критичным.
Галилей — ученый.
Значит, Галилей должен быть критичным.
Первая посылка данного умозаключения является общей оценкой, распространяющей требование критичности на каждого ученого. Вторая посылка — описательное высказывание. Заключение является оценкой, распространяющей общее правило на конкретного индивида.
Это рассуждение можно переформулировать так, чтобы общая оценка включала не "должно быть", а оборот "хорошо, что", обычный для оценок:
Хорошо, что всякий ученый критичен.
Галилей — ученый.
Следовательно, хорошо, что Галилей критичен.
Несколько сложнее обстоит дело с формулировкой элементарного акта понимания, включающей условное высказывание:
Каждый человек, если он ученый, должен быть критичен.
Галилей — ученый.