Отвернувшись от Драконовой Горы, Логайн вгляделся в земли, расстилавшиеся под его ногами. Никогда еще перед его глазами не представало такого невероятного зрелища! Лига за лигой во все стороны разбегались зеленые просторы. Тар Валон скрылся за горой, но Кайриэн был отлично виден. Свет, Кайриэн! Логайн покинул город четыре дня назад, но вон он, гордо стоит на берегу Алгуэньи. Прямо за Кайриэном возвышались Кинжал Убийцы Родичей и Хребет Мира, словно часовые, стоящие на краю изолированной Айильской пустыни. На востоке темнел зеленый массив великого Браймского Леса, за ним, на юге сверкал в лучах солнечного света Кеймлин. Еще южнее лежали Холмы Кинтара, а там и Фар Мэддинг, где огромный тер'ангриал ограждал мужчин и женщин от прикосновения к Истинному Источнику. Там мужчина мог бы спрятаться, -- рассуждал Логайн. -- Прожить жизнь, как уважаемый городской житель, найти жену, создать семью. Больше никаких прикосновений к Истинному Источнику. И Красная Айя никогда не узнает о нем. Логайн покачал головой. Бежать и прятаться -- это выбор труса.
На востоке раскинулись на многие лиги до самых Черных Холмов зеленые равнины Каралейнских Степей. И где-то там, на границе зрения, его обостренного сайден зрения, едва различался дымный контур Гор Тумана. Логайн никогда не мог представить себе ничего подобного! Он словно рассматривал карту. Живую карту размером с целый мир!
Но если это действительно карта, то где же страны? Но всех виденных Логайном картах, земли были разделены на страны. Так где же они? Он снова бросил взгляд вниз и нашел Эринин, которая обозначала древнюю границу между Андором и Кайриэном. Или это Алгуэнья? Или Луан? Или еще какой-нибудь безымянный приток? Могла ли даже река обозначить границу? Возможно, две страны просто провели в воздухе некоторую линию, их разделяющую.
И это поразило его.
-- Нет никаких стран! -- произнес он, адресуя свою реплику пустоте.
Почему это понимание так долго ускользало от него? Нации и страны, что все это значит, кроме линий на картах? Чем один берег реки отличается от другого? Как может воображаемая линия заставить простых сельских жителей думать, будто их что-то разделяет? Страны существуют, потому что люди обманывают себя наличием границ! И умирают за это! Это же бессмысленно -- умирать за линию в воздухе. Сколько крестьян пало в многолетних попытках Андора и Кайриэна пожрать друг друга! Как много несчастных гаэлданцев было убито в мелочных пограничных стычках между Амадицией и Алтарой? Лежащие далеко на юге Тир и Иллиан погрязли в многовековой вендетте. И чего они достигли, заваливая трупами и заливая кровью Равнины Маредо?
Что-то должно остановить это безумие. Но что? Могут ли страны объединиться друг с другом под одним знаменем? Это вряд ли. Люди веками пытались сделать это, и не достигли успеха. Если нации не объединяться сами, -- подумал Логайн, -- тогда что-то должно заставить их сделать это. Но что за человек смог бы заставить народы склониться перед своей волей? Логайн знал неплохой ответ. Возрожденный Дракон. Пророчества говорили, что однажды он возвратиться. Они говорили, что Дракон расколет мир на части. Он сотрет все границы, перед ним рухнут все клятвы. Он принесет человечеству многие страдания, прежде чем поведет народы на Последнюю Битву. На самом деле, пророчество было довольно зловещим. Но раз людям суждено объединиться, прежде существующие народы должны расколоться, чтобы позже вновь собраться воедино. Пророчество говорило: "лицом к лицу он встретится с Тенью и вновь вернет в мир сияние Света". Это был единственный способ сохранить прочный мир. Да, если Логайн хочет послужить человечеству, он должен стать Драконом Возрожденным.
Или, может... "На склонах Драконовой Горы он будет рожден". Так говорило пророчество. Логайн родился в Горах Тумана. Как его отец и отец его отца, но он всегда находил Древнее Наречие удивительно гибким. "Рожден" могло значить и "возрожден", и почему бы не назвать возрождением это обретение новой цели на склоне Драконовой Горы?
"Рожден девой с мужчиной не венчаной". Этот пассаж, казалось, мог бы смутить его, но это можно было обойти. Древнее Наречие скрывало в себе множество тонкостей, которыми можно было воспользоваться. Некоторые диалекты странно относились к понятию пола. Какие-то игнорировали его вовсе. И если "рожден" могло значить "возрожден", то почему бы следующему отрывку не трактоваться как "Мысль, явившая себя молодому неженатому мужчине"? Логайн признавал, что все это выглядело натянуто, но тем не менее, такое могло быть.