Лодыгин

Борис Владимирович Лодыгин был воеводой в Козельске и Пскове (1587–1589) и в Путивле (1597), Гавриил — в Перми (1617–1619) и в Галиче (1624–1627). (На год, на два только и назначались тогда воеводы в город, чтобы не обвыкли, не наладились воровать.)

Никто из Лодыгиных в кровавое и жестокое время разгула опричнины, когда попадали в опалу, а то и гибли целые семьи рюриковичей и гедиминовичей, не возвысился, в милость к грозному царю не попал, в чем можно усмотреть дальновидную мудрость: к царю ближе — к смерти ближе.

Зато в суровую годину Смутного времени, когда смущали народ лжедмитрии, а иноземцы вероломством проникли в Москву, Лодыгины были верны России и сражались в народном ополчении Минина и князя Пожарского.

Н. М. Карамзин сообщает, что моравский воевода Борис Лодыгин еще в октябре 1604 года отказывался сдать город Моравск (Муромск, в 60 верстах от Чернигова) войску Лжедмитрия I, но был связан жителями, «прельщенными самозванцем», и вместе с воеводой Елизарием Безобразовым выдан полякам. Приведенный к Лже-дмитрию, Лодыгин «не признал его царем, самозванец же, сознавая важность своих первых шагов по Руси, пожалел о заблуждениях стойких воевод и отпустил их».

«За ту прямую», то есть честную, службу получили Лодыгины от воцарившегося в 1613 году Михаила Федоровича Романова земли в разных уездах. Федор Иванович Лодыгин, например, 140 четвертей целины — в Нижегородском уезде (в Березопольском стане — пустошь Киреклым). Через несколько лет Артемий и Гаврила — в трех уездах — Пошехонском, Гороховецком и Козельском, что составило 405 десятин. (Если вспомнить, что у приближенных к царю бояр бывало по тысяче десятин и больше, то становится очевидным, что Лодыгины и при первом царе Романове в приближенных не ходили. И правда, Гаврила, Артемий и Борок Лодыгины воеводствовали на окраинах, а земли получали за свою службу в срединной России.)

Земли этих российских пределов суглинистые, население редкое, охотой, рыболовством, бортничеством, ремеслами промышляет, а хлеб родится всего сам-третей[3].

Но некогда было ратникам Лодыгиным заниматься хлебопашеством — надо было оборонять Русскую землю от беспрерывных набегов кочевников. Большое от них беспокойство было на Руси в царствование первых Романовых. Сотнями исчислялись за год, бывало, разбойничьи налеты крымцев, ногайцев, астраханцев, калмыков. В плен угонялись тысячи людей с детьми. Кто не погибал от голодного тяжкого пути до Крыма иль Персии — продавался на далеких рынках в рабство.

Далеко в степь, на юг, уходили русские «сторожи» — стерегли кочевников, жгли травы, чтобы не было корма для их коней. Лишь завидят вдали пыль от копыт, зажигают костер на холме. Соседние сторожи, приметив этот дым, свой костер палили. Так, огненной эстафетой весть об очередном набеге скоро доходила до Москвы.

То и дело гонцы царя во весь дух скакали по лесным дорогам, стуча в ночь-полночь рукояткой нагайки в дубовые ворота служилых людей, не минуя и Лодыгиных, коль они случались дома. Сборы привычного к походу ратника скоры. И снова — в путь. Сивые воины, израненные в боях, брали с собой в походы сыновей — недорослей и новиков. Рано кончалось их детство в то беспокойное время — в 10–12 лет. Научился сидеть на коне, меч держать — служи, становись воином. Средняя продолжительность жизни в те поры была всего-то 30 лет: не столько от болезней, сколько от ран умирали люди.

…Сколько раз за века промчались кони предков Лодыгиных по бескрайнему Дикому полю, настигая захватчиков, отбивая у них русских, мордовских и иных пленников; сколько малых и больших битв прошумело здесь, и сколько крови пролилось, и никто из них не мог предугадать тогда, что на этой неприютной, растящей лишь седой ковыль земле поселятся их внуки и правнуки… Не дано человеку приоткрыть завесу времени.

О людях этого лихолетья, отважно засевавших Дикое поле семенами «московской, нижегородской, рязанской пшенички… с мечом на поясе, пищалью за спиной» или рогатиной — смотря по достатку, хорошо рассказал известный тамбовский исследователь И. И. Дубасов: «В XVII веке образовалось на Тамбовщине много вольных поселков, которые жили на свой страх и риск, не имея покровителей. Местные поселенцы сами облюбовали лесные и степные пустоши, культивировали их своим трудом потовым и сами же боронились против всякого лиходея и надолбами, и оружием, и всякою иною воинскою и сторожевою службою… Каждое село XVII века было укреплено валами, засеками, надолбами. Так жили все эти «окраинные люди».

Споро строятся — на глазах одного поколения — дуги оборонительных рубежей, сливаясь меж собой в одну подкову, обрамляющую с запада, востока и юга Москву. Тульская — от Путивля через Брянск, Тулу и Шацк. Белгородская — через Козлов (теперь Мичуринск), Тамбов, Чугуев, Острогожск, Воронеж, Белгород… На востоке Белгородская линия смыкается с Закамской и Сибирской. А уж за такой непрерывной линией из крутых валов, засек, городков-крепостей и густых лесов хлебопашцу приволье!