Лодыгин

Любопытно, что в этом же году «немецкая партия» отклонила кандидатуру Менделеева в адъюнкты Академии наук, а через несколько лет, в 1880 году — в академики. И тогда же только резкий протест Бутлерова помешал «немецкой партии» провести в академики Бейльштейна (после смерти создателя теории строения органических веществ Бейльштейн все же им станет).

«Немецкая партия» — название условное, вовсе не по принадлежности к нации, а по мировоззрению. Множество нерусских ученых, как мы знаем, искренне боролись за развитие русской науки и снискали в новом Отечестве любовь и почет.

Генрих Иванович Вильд — швейцарец, человек, как считалось, «с дурным характером», занимал особое мнение в борьбе партий внутри академии. Он бился за расцвет русской науки, видя, как Борис Семенович Якоби, в России свое второе Отечество. Для него он сделал много: поставил на ноги Главную физическую обсерваторию, организовал сеть метеостанций по всей России, которые постоянно наблюдали за изменениями погоды и доносили о них в Петербург. Воспитал немало учеников из русских.

…26 ноября 1874 года скрестились шпаги академиков. Бурное заседание окончилось поначалу обтекаемым решением: «Основываясь на мнениях своих членов Вильда, Бутлерова и Зинина, комиссия признала как труды г. Лодыгина, так и г. Бейльштейна достойными премии… Вместе с тем, имея в виду § 12 «Правил», по которым премия не может быть раздроблена… комиссия считает долгом выразить, что с ее точки зрения можно было бы… назначить Ломоносовскую премию проф. Бейльштейну, а открытие А. Лодыгина… иметь в виду при следующем соискании Ломоносовской премии».

Это решение подписали Гельмерсен, Зинин и Бутлеров. Вильд же воздержался, оговорив условие, что комиссия предоставит физико-математическому отделению выбор между обоими кандидатами.

Настоял Генрих Иванович и на том, чтобы приложить к решению свое «донесение» об изобретении Лодыгина; плохо зная русский, написал его на немецком, в спешке не успев перевести. Рассказав в нем о неудачных опытах с электрическим освещением на Западе и в России, о до сих пор не решенных проблемах — достижении ровности света и его «дроблении», он заканчивает «донесение» вещими словами: «Г. Лодыгину удалось разрешить обе задачи очень простым способом и через это открыть путь к такому общему применению электрического света, которое, по вероятности, приведет к совершенному перевороту в системе освещения».

Столь оптимистическое заключение поколебало академиков. К тому же Бутлеров не мог не вспомнить, как два года тому он обсуждал лодыгинский проект водолазного аппарата и не прочь был помочь изобретателю в исследованиях водородокислородной смеси для дыхания, да тот и не подумал явиться в академию! Теперь ясно почему: занялся электролампой!

К заседанию 10 декабря 1874 года настроения в среде маститых явно изменились. Тайное баллотирование записками принесло Лодыгину 13 голосов, а Бейльштейну — 7. Одна записка оказалась белой.

Общее собрание академии от 13 декабря 1874 года одобрило решение физико-математического отделения, и 27 декабря удивленному и обрадованному Александру Николаевичу была выдана ассигновка на получение премии.

В «обновленном» стараниями Сущова Товариществе продолжалась грызня за паи и добывание патентов. Можно представить, как тяжело переживал Александр Николаевич отставку от своего изобретения и полную невозможность обуздать бывалых финансистов.

Наверное, другой бы цеплялся за малейшую возможность находиться при своем любимом деле, наверное, кто-то бы попытался жаловаться на жуликов в суд.

Лодыгин не изменил своей гордой натуре — он просто отказался сам от звания полного товарища, передал ведение дел другу детства В. К. Оленину, кандидату прав, и отбыл из Петербурга.

Нет никаких сведений об этой поездке Лодыгина в опубликованных о нем очерках. Так бы и осталась эта страница его биографии неизвестной, если бы не упоминание А. Родных в журнале «Нива»: «И он уехал на Кавказ», правда, без каких-либо объяснений причин и цели поездки. Найдено и собственное свидетельство Александра Николаевича о поездке в докладной записке по поводу второго варианта водолазного аппарата, поданной в морское министерство по приезде с Кавказа в Петербург в 1878 году: «По случаю тяжелой болезни вскоре затем должен был выехать из Петербурга для излечения, которое продолжалось до сего времени».

Но не минеральными водами Кавказа ездил лечиться Александр Николаевич, и вообще вряд ли был тяжко болен, хотя смрад спекуляций может привести к хандре любого честного человека. Лодыгин ездил на Кавказ работать!

Тайну поездки объясняли воспоминания М. Слобожанина (Е. Максимова) в «Минувших годах» (1908, № 1, 2, 3 «Черты из жизни и деятельности С. Н. Кривенко (К истории созидательного народничества)»).