Жены их вели жизнь еще более однообразную: рожали детей, передавая их кормилицам, нянькам, мамкам; заготовляли припасы на зиму: рубили капусту, мочили яблоки, настаивали наливки и, набив погреба-ледники битой птицей, мясными тушами, закупоривались на зиму изучать сонники, раскладывать пасьянсы. Некоторые заводили мастерские, тогда забот прибавлялось — нужно было приглядывать за девками — кружевницами и ковровщицами, ткавшими годами приданое дочерям хозяйки, которого хватало на долгую жизнь.
Однообразие сельской жизни изредка нарушалось приездом родственников или соседей — на именины, крестины, поминки…
Так неспешно протекала жизнь, приучая потомков скорых на сборы ратников к праздности и лени, к мелким радостям и минутным огорчениям, укрепляя в них мысль о своем безграничном всевластии над вверенными им крепостными крестьянами до того, что некоторые из них доходили до изощренного изуверства, инквизиторских пыток, когда даже снисходительный опекунский совет принужден был заниматься разбирательством жалоб крестьян и соседей дворян на самодура и учреждать над имениями его опеку.
Никто из крепостников не поминал указа неудачного царя Петра III о вольности дворянства — первого указа, который давал свободный выбор — служить иль не служить, объясняя это тем, что дворянин должен быть на земле хозяином, отцом своих крепостных, их попечителем; зато все «в твердость», то бишь назубок, знали и цитировали указ Екатерины II о вольности, давший помещикам, практически ничем не ограниченные права. (А ведь еще недавно, при Анне Иоанновне, дворянских недорослей разыскивали специальные экспедиции по тамбовским глухоманям, хватали и везли на службу в полки, на ученье.) Вожделенный указ о вольности можно сравнить со стрелкой на железнодорожном пути, закрывшей прямой путь и открывшей запасной, ведущий в тупик. Догадывался ли об этом «стрелочник» — императрица Екатерина II, — трудно сказать, а вот дворяне уж точно не подозревали подвоха вплоть до реформы 1861 года, когда за каких-нибудь 10–20 лет их сословие сошло на нет, уступив место новой знати — денежным тузам из кулацкой среды, из купеческой, из заезжих иностранных финансовых воротил. Но до этого дворяне воздавали хвалу императрице-милостивице…
Бунтошным временем прослыл в русской истории XVIII век — «золотой век» для дворянства и палочный для крепостных. Восстаний было много, а грозное пугачевское потрясло всю Россию, докатилось и до соседнего с Лодыгиным города Козлова. Бунтовали униженные потомки тех, кто заселял эти земли свободными, научась за себя постоять перед любым супостатом, теперь, попав в крепостную зависимость, должны были гнуть спину перед барами и чиновниками.
Тамбовский областной архив и печатные труды губернской архивной ученой комиссии свидетельствуют как о многих случаях сверхжестокого обращения с крестьянами, так и о малых и больших выступлениях крестьян против произвола.
К чести Лодыгиных, их имен в этих обвинительных документах не значится, так же как среди бунтовавших деревень нет тех, что входили в их владения (сегодня это часть Петровского района Тамбовской области). Стало быть, отношения у предков Александра Николаевича с крестьянами были не такими, чтобы вызывать их открытый протест.
Подтверждают эту мысль и строки из завещания, оставленного прабабкой и прадедом изобретателя. «Если кто из детей наших будет в непринадлежащее ему вступаться или отпущенных на волю нами людей будет присваивать себе, в таком случае он отрешаем от всего благоприобретенного нами имения».
Составлено завещание в 1805 году, то есть за 56 лет до отмены крепостного права, когда прогрессивным дворянам лишь за замену барщины оброком грозили немилость и нарекания, а полное освобождение крестьян на волю, как сделал дядя А. С. Пушкина — Михаил Юрьевич в 1818 году, сосед Лодыгиных, грозило славой сумасшедшего!
В годы расцвета крепостнических настроений среди дворянства («Нам все позволено, яко холоп не человек, а раб мой») Елена Лукинична с Николаем Ивановичем грозятся лишить детей всего имения, если кто из них отпущенных ими на волю крепостных закабалить захочет. Очень важный факт для понимания психологии и характера людей, о которых мы столь мало знаем.
Правда, о решительности, точнее говоря, о самостоятельности в решениях прабабки изобретателя говорят и другие документы: иски в межевую контору на однодворцев-соседей — и вдруг полюбовное примирение с ними — отказ от иска. О таких людях в народе говорят: страшна гроза, да к ночи… Купчие на земли, договоры о продаже земель — все на ее имя, как будто супруга не существует вовсе.