Лодка и Я (сборник)

Мало-помалу выяснилось, что Роберт написал письмо каждому в классе живописи, и каждое письмо оканчивалось весьма вежливым отказом от знакомства. Мы не показывали друг другу его письма, и вопрос этот не обсуждался. Возможно, мы думали, что немного странно отказываться от чего-то, что никогда не существовало, но мы не произносили этого вслух. Все продолжалось как обычно, совершенно как обычно.

Потом настало время подписывать наши картины. А очень скоро началась война.

Однажды после войны я случайно встретила соученика по художественной школе, и мы зашли в кафе. Во время разговора я спросила о Роберте:

— Ты не знаешь, где он сейчас?

— Этого никто не знает. Он исчез. Он перешел через границу.

— Что ты имеешь в виду?

— Это так похоже на него, — продолжал мой соученик, — ты ведь понимаешь, он всего лишь сбился с пути. Он исчез в тот самый промежуток времени, когда ничего не происходит, когда пребываешь лишь в ожидании, что-то вырезаешь или что-то там делаешь. Роберт пустился в путь со своим альбомом для эскизов, он блуждал в лесу, а потом отправился вместе со своими эскизами обратно в солдатский буфет. Я думаю, ему нужно было в тот раз попасть в такой буфет, где можно было как следует поесть. Но пошел он не в ту сторону, он совершенно не умел ориентироваться.

Я много думала о Роберте, пожалуй, больше всего о его прощальном письме. Теперь мне кажется, я понимаю, что письмо это было написано под давлением непреодолимых обстоятельств и вызвало колоссальное чувство облегчения и освобождения. Интересно, был ли кто-нибудь еще за пределами школы, кому он написал в таком же роде? Написал ли он своим родителям? Да, наверняка своим родителям он написал.

Подумать только, рискнуть отдалиться от окружающей тебя среды, ото всех — будь то люди, тебе не доступные, либо наоборот, позволившие слишком приблизиться к тебе! «…по разным причинам, исключительно личного свойства, чувствую себя вынужденным…»

Нет, ведь так не поступают!

Письма Клары