Лодейцин

Типичный десантник — это разной степени вежливое презрение к не десантникам.

Уоннел подошел к двери, взялся за ручку, пару секунд постоял, собираясь с мыслями, и уверенно вошел в комнату. Когда дверь за Уоннелом закрылась, колонист встал у входа, чуть расставив ноги и сложив руки на груди. Он всё время стоял так, и повернув голову вправо, смотрел на экран.

— Доброе утро! — сказал Уоннел, войдя в допросную.

— Здравствуйте! — впервые за всё время поздоровался с ним Цеб.

Следователь сел и сразу по-деловому зарылся в планшет.

— Сперва о тех четверых, помните я говорил. Все они давно умерли, их тела кремированы, а информации по ним недостаточно, чтобы делать окончательные выводы. Но следствие наука не точная, и я с большой уверенностью говорю, что все четверо связаны между собой и являются зараженными. У них была тяжелая форма заболевания, они быстро выдали себя и плохо кончили. Либо это цепь случайностей и совпадений, но опираясь на свой опыт, я в такое не верю.

Цеб не проявил интереса.

— От дел минувших давайте к нам, — предложил следователь и отодвинул планшет в сторону. — Сначала мелкий вопрос, но мне просто любопытно. А что с вашими эмоциями? Ваше право, конечно, и можете не отвечать, но чисто по-человечески. Вы всегда спокойны, не улыбнетесь, не удивитесь, не расстроитесь, но ведь всю жизнь вы были вполне нормальным, по крайней мере так выглядели. У вас на лице играли нормальные человеческие реакции. Мне страшно представить, но вы что, всё время притворялись?

— Да, — ответил Цеб. — Имитация естественного поведения помогала мне. Так я скрывался среди людей и не дал заподозрить себя в психических отклонениях.

— Наверно утомляет?

— Нет. Остальные же не устают.

— Но мы и не притворяемся.

— Это смелое заявление, но пусть так. В моей имитации нет чего-то физически трудного, а чувства притворства, как внутреннего ментального состояния, во мне не существует. Если мой разум положительно отвечает на вопрос: "Полезна ли данная имитация для продления жизни?" — то тело будет имитировать что угодно и сколько угодно, если это в рамках физических возможностей.

— Неплохо, — покивал головой Уоннел. — Думаю такую функцию многие бы внедрили себе в мозг. Господин Цеб, а если я попрошу вас включить имитацию? Это ведь не будет оскорбительно?

— Не будет, господин Уоннел. И включу с удовольствием. Это будет стоить двенадцать часов.

— Позвольте, но ведь у нас договор, — напомнил следователь. — От меня вам десять дней, от вас искреннее сотрудничество. Помните?

— Конечно помню. Но содействие следствию предполагает устное изложение фактов. Выражение эмоций и жесты к ним не относятся. Вы, как юрист, должны знать.

— А вас не подловить, — с уважением сказал следователь и откинулся на спинку стула. — Мне особенно про жесты понравилось, — и он указал на руки подследственного, прикованные к стулу.

— Так что насчет сделки? — спросил Цеб.

— Соблазнительно, но, мое слово, двенадцать часов — несуразный срок. Тогда время операции попадет на середину ночи, и ее скорее всего отложат до утра. Или вы на это и рассчитывали?

— Возможно.

— Хорошая попытка. Но я предлагаю три часа и только под мое честное слово, без официальных подтверждений и тягомотины.

— Я согласен поверить вашему слову, но прошу шесть часов.

— Нет, довольно и трех. И знайте, мне ваши эмоции не очень-то нужны. В принципе, можете сидеть с каменным лицом, лишь бы отвечали. В общем, три. По рукам?

— По рукам! — воодушевленно сказал Цеб и широко улыбнулся.

Он изменился мгновенно. Его лицо стало живым и подвижным, я заметил это даже через цензурную замазку. Особенно это было видно по реакции младших следователей — они даже ахнули перед экранами.

Уоннел со смешанными чувствами долго смотрел на обновленного Цеба.

— Знаете, — сказал следователь, — у меня сейчас мелькнуло. А зачем вы столько дней держали равнодушный вид?

— Вы правильно догадались, господин следователь. Рано или поздно вы бы из любопытства предложили мне эту сделку. И это сработало.

— Хм! Однако.

Уоннел понял что попал в мелкую ловушку и проиграл Цебу три часа.

— Но вы дали честное слово, — напомнил тот.

— Я держу его, — сказал следователь, — тем более оно мне ничего не стоит. Мне просто удивительно, что человек так цепляется за время. Никогда такого не видел и предположить не мог.

Следователь помолчал, принял серьезный вид и сказал официальным тоном:

— Господин Цеб, сейчас я буду задавать вопросы, которые могут показаться не совсем корректными, но поверьте, я ни на что не намекаю и прошу понимать их прямо, без двойного смысла.

— Я готов, господин следователь. Я готов даже к неприличным вопросам.

— Ну, не всё так грубо. В общем, сперва такой: вы можете причинить себе вред?

— Вред с какой точки зрения: с вашей или моей? Это принципиально.

— Точка зрения? Не совсем понял. Я говорю, физический вред своему телу.

— Ясно, но я о самом понятии вреда. У вас оно расплывчатое и может означать что угодно. У меня же оно заключается только в одном: продлевает жизнь или нет.