Лобачевский

Геометрические знания составляют основу всей точной науки, а самобытность геометрии Лобачевского — зарю самостоятельного развития науки в России. Посев научный взойдет для жатвы народной.

Д. И. МЕНДЕЛЕЕВ

Инспектор студентов Казанского университета Александр Христофорович Зоммер совершал свой обычный обход. Зоммер был стар. Он помнил еще то время, когда вот здесь, в этих коридорах и аудиториях, появлялся Лобачевский, прекрасный, гордый, как лермонтовский демон. Александр Христофорович, может быть самый незаметный человек во всем университете, любил Лобачевского, благоговел перед ним. Все это создал он… Ему было дело даже до Зоммера, он стал крестным отцом единственного сына Зоммера, он хлопотал о чинах и наградах…

Но если бы он ровным счетом ничего не сделал для Зоммера, Александр Христофорович все равно преклонялся бы перед сим великим мужем.

То было особенное время. Такого уж не будет!

В профессорском зале висели портреты «знаменитых мужей»: Ломоносов, Эйлер, Румовский, Симонов, Лобачевский…

Каждый раз Александр Христофорович останавливался возле портрета Лобачевского и так оставался некоторое время, погруженный в воспоминания. Он приходил сюда, словно на свиданье с прошлым. Склонял голову, вытирал платком слезящиеся глаза.

Сегодня он, как всегда, поднял взор на портрет Лобачевского и отпрянул. Потом отвисшие щеки его дрогнули. Он гневно крикнул сторожа.

— Это что? Что?! — ярился Зоммер, указывая на портрет.

— Патрет, — ответил ничего не понимающий сторож и с подозрением взглянул на инспектора: уж в своем ли уме старик?

— «Патрет»! — передразнил Зоммер. — Да на патрете-то что? Пыль! Великий человек не чище трубочиста, а они, лежебоки, и ухом не ведут!.. Ты хоть бы швабру взял, да шваброй-то и вытер…

Не только университетский сторож, но и многие другие стали забывать, что Лобачевский — великий человек. Его учебники полностью исчезли из программ, а «Пангеометрию» так ни один человек и не прочитал.

Лобачевский умер непризнанным, изведав всю горечь от своего интеллектуального одиночества. Он щедро бросал семена на скудную землю. А когда расцветали изумительные цветы, их называли «казанским татарником», «чертополохом», «плодом больной фантазии».

Не следует думать, что те профессора, которым он растолковывал в течение десятков лет основы своей геометрии, не понимали его. Они, разумеется, понимали все и внешне даже признавали идеи Лобачевского. Но внутренне они не были в состоянии проникнуться этими идеями. Они не могли уяснить, зачем нужна новая геометрия. Они не обладали таким инстинктом предвидения, как Лобачевский. Грядущие столетия стучали в виски Лобачевского, он один осознавал свое назначение на земле. А людишки, окружавшие его, считали, что гений может появиться где угодно, но только не в Казани.

Это была эпоха необычайного расцвета математических наук в России. Она выдвинула таких гигантов, как Остроградский, Чебышев, Буняковский, основоположник теории автоматического регулирования Вышнеградский, Софья Ковалевская, Александр Ляпунов, Андрей Марков, Николай Жуковский.

Возникла петербургская математическая школа, где подвизались виднейшие ученые. Это была мощная группа, тесно сплоченная. Направление ее деятельности коротко определил Чебышев: «Задачи ставит нужда», то есть совершенно реальные, конкретные нужды человечества. Так, важнейшим направлением исследований Остроградского были те разделы математики, которые непосредственно связаны с нуждами естествознания. Прикладные работы Чебышева были посвящены вопросам сапожного и портняжного дела, конструированию шарнирных механизмов. Тут даже была своя цель: как располагать наличными средствами для достижения наибольшей выгоды?

Лобачевский стоял особняком среди других математиков. Он казался чересчур уж «абстрактным», его не хотели признавать за «своего». Даже созданная им казанская школа тяготела к научной школе Остроградского и Чебышева. И это не могло не вызывать горького чувства.

Почти все из названных математиков и механиков при жизни были признаны, увенчаны нимбом, пользовались заслуженной славой.