Лютик

– Да, моя Клёнушка… – обречённо бубнит Пухляков, кивает Любови Петровне и исчезает за дверью. – Что случилось на этот раз? Нет, я не злой, но у меня такое чувство, будто ты меня постоянно контролируешь… Я ра-бо-та-ю! Мне что, на крови поклясться? Позвони Мончегорову, позвони Сузину, если хочешь, они подтвердят. Нет, я не кричу!… Клёнушка, послушай меня…

Проверив в колбе уровень воды, Любовь Петровна включает чайник. В столе у неё есть варенье из крыжовника, есть купленная утром плюшка и несколько завалявшихся «рафаэлок». Можно спокойно и плодотворно поработать над документами. Травоядный Пухляков уносится по коридору вместе со своими оправданиями перед Клёнушкой, его голос делается всё неразборчивей, по мере того, как директор спускается по лестнице. И становится совсем тихо.

***

Любовь Петровна добирает в компьютере предпоследнюю колонку цифр. Красивые пальцы с гелевыми блестящими ногтями стремительно летают над клавиатурой. Необъятный зад женщины тихо ноет от впивающихся белых трусиков и нагретого за день кресла. «Рафаэлки» и плюшка съедены, чай выпит. Полчаса назад в кабинете пришлось зажечь верхний свет: на улице ощутимо стемнело. Здорово она подзадержалась с этими бумажками! Но ещё минут пятнадцать и работа будет закончена.

Госпожа Журавлёва встряхивает причёской, глыбой ворочается на мягком сиденье, чувствуя, что её сексуальные белые брючки, трусики и затёкшие ягодицы склеились в одну сплошную расплавленную массу.

– О-о-о, моя бедная попка, как же мы с тобой устали! Блин, если я срочно не поправлю трусы, я умру.

Не выдержав, Любовь Петровна выпрастывает себя из замшевой кресельной утробы, прогибает стан назад, сладко потягивается, звонко шлёпает себя пониже спины, разгоняя кровь. Шлепок звучит сочно, как пушечный выстрел. Журавлёва воровато оборачивается на окно, словно опасается слежки, однако по ту сторону стекла – только сумеречные многоэтажки да кирпичный стакан церкви. На всём этаже не осталось ни души, внезапно ворваться в кабинет никто не должен.

Убедившись, что она одна, Любовь Петровна приподнимает подол блузки, большими пальцами спускает брюки до бёдер. Операция даётся ей непросто – бёдра слишком полны, а брюки слишком узки, вдобавок, белый бенгалин за день прилип к телу, будто смазанный бустилатом. Любовь Петровна вращает тазом, приседает, постанывает от натуги, выдираясь из липкого плена. На свет показываются сахарные дыни-ягодицы и влажные белые трусики, похожие на фруктовую вазу. Трусики переливаются как атласные (шутница Любовь Петровна предпочитает называть их «атасные»). Помещение наполняется запахом острых солёных груздей, крепкого мёда и застоявшегося пота – запахом уверенной в себе зрелой женщины.

Чуть расставив ляжки, Любовь Петровна производит в нижнем белье какие-то лишь ей известные манипуляции: что-то расправляет, что-то поддёргивает, бросает в урну скатанный комок, прикрепляет к изнанке трусиков свежую пластинку с ароматом весеннего леса. Затем госпожа Журавлёва повторяет процедуру в обратном порядке. Медленно ввинчивается в трусики, подбивает резинки, разглаживает кромки, добиваясь, чтобы атлас идеально обливал её крупную попу, потом плавно погружает себя в белые брюки.

Эластичный бенгалин скрипит и сопротивляется, поглощая весомые формы Любови Петровны. Упитанная бухгалтерша принимает причудливые и соблазнительные позы, наклоняется, вертится, надсадно дышит, облизывает губы. Упихивать свои толстые мокрые ляжки в эти лосины – всё равно что пытаться натянуть презерватив на сливочный торт.

В самый ответственный момент борьбы женщины с брюками дверь бухгалтерии широко распахивается, на пороге возникает немолодая дама с нервным лицом – короткая рыжеватая причёска, сногсшибательный синий костюм с длинной юбкой, худые руки сжимают вместительную кожаную сумку.

Вошедшая видит застывшую у стола Журавлёву, пойманную врасплох – в полуспущенных брюках и трусиках.

– О! – иронично кричит она. – Как мило! Я не вовремя?

Покраснев от стыда и злости, Любовь Петровна совершает невозможное – мощным рывком вталкивает себя в брюко-лосины, выравнивает подол блузки и торопливо плюхается в кресло, под защиту стола, сжав большие белые колени. Её голубые глаза гневно горят.

– Женщина, а стучаться вас не учили? Вам кого? Офис закрыт!

– Попались? – перебивает гостья. – Спалились, голубки? Ну, где Семён? Куда он выскочил? Ты стоишь без штанов, значит, и мой подлец где-то здесь?

Ошеломлённая Любовь Петровна ничего не успевает ответить, когда гостья обходит стол и с неожиданной силой заламывает ей руки за спину.

***

Пустынный коридор офиса освещён вереницей казённых ламп. Везде тихо, лишь за дверью бухгалтерии ООО «Тирея» возмущённо переругиваются два женских голоса.

– Вовсе озверела? – свирепо шипит Любовь Петровна. – Тебе лечиться надо, тётка. Мне больно! Отпусти меня немедленно!

– Где спрятался Семён? Отвечай!

– Откуда я знаю? Отработался и уехал!

– Всё равно найду! Кверху дном всё переверну, а найду! Я с вами обоими разберусь!