Лютая зима (Преображение России - 9)

Высота, на которой расположился третий батальон, вся была ясна теперь молодым зорким глазам даже и без бинокля, а в бинокль виден был под ее гребнем даже и шалашик, кое из чего слепленный связистами для капитана Струкова, и Широкий, обшаривший в бинокль все ведущие на эту высоту тропинки, четко заметные теперь на проталинах, раза три сказавший про себя вдумчиво: "Ггу... Та-ак", и неоднократно погладивший при этом свой раздвоенный крупный подбородок, который он успел уже выбрить в это утро, не спеша назначил для седьмой роты место с левого фланга третьего батальона; пятая же должна была развернуться еще левей, на склоне соседней высоты, на гребне которой поблескивала, как осенняя паутина, густая, в несколько рядов, проволока и высился над нею внушительный, но совершенно безмолвный блиндаж.

- Оттуда все давно бежали, - кивнул на этот блиндаж Яблочкин, несколько завидуя Дубяге, который через какие-нибудь полчаса хорошего марша будет со своей ротой в австрийских окопах, о чем широковещательно и многошумяще, как о крупной победе, напишут в приказах по дивизии, потом по корпусу, по седьмой армии и наконец, может быть, даже в оперативной сводке Юго-западного фронта, печатаемой во всех газетах.

Поручик Дубяга осторожно ответил на это:

- А вот будем посмотреть, бежали или там сидят, - но по глазам его было видно, что думает он то же самое: бежали.

Авангардные роты без опаски отошли вперед шагов на сорок, рассыпались, как на ученье на казарменном плацу, по два взвода в цепь, и с расстегнутыми на груди и шее шинелями, отодвинув на затылки с потных лоснящихся лбов серые шапки, солдаты, подбадривая друг друга шутками на ходу, споро начали взбираться по отлогим взгорьям, стараясь только о том, чтобы не сбиться с тех направлений, какие им прокричали их ротные.

И седьмая рота подходила уже к своему рубежу, начав резать проволоку, когда вдруг заговорил загадочно молчавший блиндаж на соседней высоте. Пулемет застрекотал так нерешительно, с паузами, точно за ним сидел кто-то совсем неумелый, только что обучавшийся искусству владеть им и как будто стеснявшийся пускать его в дело не по мишеням, а по живым движущимся целям.

Однако несколько раненых упало, несколько человек сзади бросились было бежать вниз, - их едва удалось остановить Хрящеву:

- Куда-а! Вперед, черти! Там пустой окоп... А здесь перебьют! - кричал он, сразу сорвав себе криком голос.

Но голос добровольца Хрящевой оказался гораздо звончее и устойчивей. Она кричала то же самое: "Вперед! В окоп! Он пустой!" - и эти крики дошли. Солдаты ринулись в прорезанные ходы, вырвались за гребень, добежали до пустого окопа. Окоп, правда, был небольшой, всего на взвод, набились в него густо, как могли терпеть, но потом успокоились, разобрались: гребень этой высоты оказался несколько выше, должно быть, чем той, с которой бил пулемет, - пули летели некоторое время над головами, потом оборвало, и уж многие могли выбраться из тесноты наружу, оглядеться, заметить невдали от себя еще окопы, занятые третьим батальоном, даже подсчитаться во взводах. Сначала недосчитались около сорока человек, но потом доползли несколько человек отставших и нераненых. По их словам, остальные три роты легли покотом, где стояли, и едва ли остался среди них в живых хоть один человек. Между тем, доброволец Хрящева, подобравшись к бойнице и приладившись там, стала выпускать пулю за пулей в австрийский блиндаж, и солдаты испуганно взмолились своему ротному:

- Ваше благородие, что же это они делают? Воспретите им! А то ведь он осерчает, шрапнелью нас крыть зачнет, - куда тогда деваться? Нам надо теперь тихо сидеть...

- Зачем же у нас винтовки? - пробовала спорить с ними Анна Ивановна, но солдаты говорили, что винтовкой много не сделаешь, а разозлить можешь, и лучше зря не стрелять. Хрящев мигнул жене, чтобы она умерила свой воинственный пыл, и послал одного из унтер-офицеров к командиру третьего батальона для получения приказаний, что ему с ротой делать дальше.

А капитан Широкий тем временем передал по телефону в штаб полка, что три его роты пришиты пулеметами австрийцев к земле, лежат, окапываются, но двигаться вперед не могут и несут потери; что седьмая перебралась под огнем на ту же высоту, на которой сидит третий батальон, но оставила у проволоки десятка два убитых и тяжело раненных; что если полк не поддержит их всех сейчас же, без промедлений, энергичнейшим артиллерийским обстрелом австрийских укреплений, то им грозит гибель.

Ковалевский обещал звонить в штаб дивизии и настоятельно требовать помощи тяжелого дивизиона, так как свои легкие орудия еще не подошли с переправы.

Однако в штабе дивизии, куда он позвонил тут же, отнеслись к его требованию очень сдержанно и прежде всего спросили его, почему он своим полком занял совсем не свой участок фронта, что его участок должен быть на две версты левее, что из штаба корпуса генерала Флуга звонили им, что это безобразие, что эту путаницу надо сейчас же исправить и передать весь занятый беззаконно участок Кадомскому полку.