Люсина жизнь

Сначала все идет прекрасно. Я удачно улавливаю подсказываемые мне слова до… до этой злосчастной истории с Лотовой женою. Устал ли мой благодетель, или мой слух изменил мне, но вместо передаваемого мне шепотом: «И когда жена Лота оглянулась вопреки предсказанию Господа, то превратилась в столб».

— И когда жена Лота оглянулась вопреки приказанию Господа, — повторяю я под диктовку, — то превратилась в…

Но во что превратилась эта злосчастная жена, решительно не могу понять… Не слышу.

— В столб! В столб! — усиленно суфлирует мой благодетель Этьен.

— В столб, в столб! — шипят как змеи со всех сторон Лили, Ани и Вадя.

Не понимаю… Решительно не могу понять… А пауза все длится… длится… Больно наступаю на ногу Этьена…

— Что ж ты молчишь, мол, говори!

— В столб, — вскрикивает чуть не в голос мальчик. «Ага, наконец-то услышала! Слава Богу!»

— В дога! — говорю я, торжествуя от возможности пресечь, наконец, эту несносную паузу.

— Что-о-о-о? — На лице батюшки выражается самый неподдельный ужас. — Что ж это такое?

Чувствую, что соврала… И соврала скандально. Но уж раз что свершилось, того вернуть нельзя.

Развязностью еще, пожалуй, можно поправить дело.

— В дога… В такую собаку, батюшка, — говорю совсем просто, поднимая на него невинные глаза.

О, это уже слишком!

Ани дрожит от смеха, но остальные молчат, притихли… Батюшка добрый-предобрый, но ведь и у самого доброго человека в мире может лопнуть терпение, в конце концов.

— Ступайте вон из классной, Люся, и скажите Гликерии Николаевне, что я очень недоволен вами, — строго говорит отец Герасим, глядя мне прямо в глаза.

Встаю, как к смерти приговоренная, и направляюсь к двери.

А в соседней комнате уже ждет новая неприятность. Мисс Гаррисон, моя Ганя и madame Клео стоят в буфетной, прилегающей к классной комнате, и о чем-то совещаются.

А на круглом столе перед ними лежит целая груда сосисок, на полу же — огромный ящик с бутылками вина.

Я не успеваю перешагнуть порога комнаты, как на пороге противоположной двери появляется Антон.

— Мисс Гаррисон, подводы с дровами с лесной биржи приехали. Вот тут по счету просят сорок рублей заплатить.

— О!

Стою красная, уничтоженная, с опущенными глазами… И уже недавняя забавная проделка не кажется больше забавной и смешной. Мисс Гаррисон оборачивается ко мне, смотрит на меня пронизывающим душу оком и сразу понимает все.

— Люся, это твои проделки, говори? — по-видимому, спокойно спрашивает она, в то время, как глаза ее так и колют меня словно иглы. Как тут сказать неправду?… Как соврать?

Опускаю взор еще ниже и отвечаю: «Да».

— Прекрасно. Мисс Гликерия, вы слышите? Моя милая Ганя с тоскою поднимает на меня укоряющий взор.

— Не может быть, Люся, — шепчет она, совсем подавленная.

— Однако это так, — усмехается Мисс Гаррисон, торжествуя, — а сейчас, зачем ты здесь? — уже совсем сурово обращается она ко мне.

— Меня отец Герасим из классной выгнал!

— Боже мой! — срывается с неподдельным отчаяньем с губ Гани. — Боже мой, Люся, что случилось с тобою?

— Какой стыд! — вставляет, в свою очередь, madame Клео по-французски.

Мисс Гаррисон с видом разгневанной богини кладет мне руку на плечо, и строгие глаза ее еще глубже впиваются мне в душу.

— Скажи, эта шалость пришла тебе в голову одной? — спрашивает она.

— Одной.

— И никто не был свидетелем твоей проделки у телефона?

— Никто, — отвечаю я, не сморгнув, чтобы не подвести двух других виновных.

— Ступай в карцер. Ты испорченная, скверная девочка и портишь своих сверстников и сверстниц, — презрительно бросает мне вслед старуха. Потом, не дожидаясь, когда моя пристыженная особа исчезнет за порогом, сдержанно, но сурово обращается в пространной речи к Гане на тему о том, что русские педагогички не умеют воспитывать детей; что одни только англичанки должны браться за это дело; что они одни только специализировались на этом деле.

Окончания ее речи я не слышу. Антон идет впереди меня с ключом в руке и что-то шамкает беззубым ртом по дороге. Но я плохо понимаю, что он говорит.

В душе моей, как это ни странно, смутная радость. Мне приятно сознание того, что я пострадаю одна за всех. Ведь участвовали в проделке и Ани, и Лили, и Вадя, ведь все мы четверо, были у телефона и действовали сообща, а отвечаю, между тем, я одна. Эта несправедливость, оказанная самой судьбою, как будто дает мне некоторое сознание удовлетворенности. Так приятно иногда пострадать невинно за других!

Я увлекаюсь в моих мечтах до того, что мне самой моя вина уже не кажется виною… Чувствую себя невинно осужденной. Чувствую себя мученицей.

— Антон, — обращаюсь я к старому слуге немного аффектированным тоном, — передайте моим друзьям привет от Люси.

— Ладно, ладно, — шамкает слуга, — посидите да подумайте лучше, хорошо ль поступлено… Да и кто за припасы платить будет. По-настоящему папеньке бы вашему счет послать, да вот наша мисса (вся прислуга в графском доме иначе, как «наша мисса», старуху гувернантку не называет) — наша мисса приказали назад отослать… Папеньку вашего жалеют.