— Когда вы подрастете, — ответил он, — вы поймете, что любовь очень часто не имеет ничего общего с уважением и восхищением. В любом случае, я не затем проехал столько километров, чтобы поговорить о себе. Джеф, продолжал он, — позвольте мне попросить вас сделать нечто действительно непостижимое — посмотреть на реальность, какая она есть на самом деле. Посмотрите на это лето. На все эти отели. На эти картонные дворцы с тонкими стенками и паршивым танцевальным ансамблем, с картинными озерами и ленивыми, безмозглыми отдыхающими здесь женщинами, которые расстаются со своими мужьями на все эти жаркие месяцы. Они валяются на солнце весь день напролет, скучающие, беспокойные, пьющие слишком много виски, шатающиеся в поисках приключений с проезжими комивояжерами, с официантами, тренерами, музыкантами и студентами. Это целое племя дешевых доступных самцов, что и является их основным качеством. Это да еще то, что они бесследно исчезают, при наступлении зимних холодов. Между прочим, — беззаботно добавил Оливер, — вы говорили с миссис Краун на тему замужества?
— Да, говорил.
— И что она сказала?
— Она рассмеялась, — признал Джеф.
— Разумеется, — Оливер старался говорить как можно более дружелюбно и сочувственно. — Со мной было то же самое, как раз когда мне только исполнилось двадцать. Только это произошло на пароходе, во время путешествия во Францию. И все было значительно романтичнее, чем у вас… -И он махнул рукой в сторону коттеджа, озера, леса. — Пароходы были уже таким же как сегодня, а Франция была послевоенной Францией. И даме моей хватило ума оставить детей дома, так как она была намного искушеннее миссис Краун. Это было чистое безумие. Была даже двухнедельная поездка в Италию в смежных каютах старого «Шаплена», и я делал ей признания на корме судна на обратном пути в Америку, наверняка, вы говорили то же самое этими лунными ночами. Но нам повезло больше. Муж так ничего и не узнал. Он появился только когда мы причалили. И все равно, — Оливер задумчиво рассмеялся: — Ей потребовалось только несколько часов, потраченных на багаж и таможню, чтобы начисто забыть мое имя.
— Зачем вы все так уродуете? — сказал Джеф. — Вам так легче?
— Я не уродую, — поправил Оливер, — просто называю вещи своими именами. Это приятно — я имею в виду то лето в Европе, которое украшает мои воспоминания — но все равно все было как это обычно бывает. Не расстраивайтесь, потому что в определенном возрасте вы поймете, что пережили то, что уже проходили сотни молодых людей до вас. — Он склонился и поднял с пола скомканный чек. — Вы уверены, что чек вам не нужен? — Он протянул бумажку юноше.
— Уверен, — отрезал Джеф.
— Как вам будет угодно. Когда вы повзрослеете, вы научитесь осторожнее обращаться с деньгами. — Он разгладил чек, рассеянно посмотрел на него и внезапным резким движением швырнул его в камин. — Кстати, это не ваш грамофон?
— Мой, — подтвердил молодой человек.
— Вам лучше забрать его, — продолжил Оливер. — Здесь есть еще вещи, принадлежащие вам?
— Нет, больше ничего, — сказал Джеф.
Оливер подошел к грамофону и выдернул вилку из розетки. Аккуратно завернув шнур вокруг аппарата и плотно закрепил вилку под шнуром. — И вам лучше отныне держаться подальше отсюда, не так ли?
— ничего не обещаю. Оливер пожал плечами. — Мне-то все равно. Я забочусь о вашем душевном покое. — Он похлопал по инструменту. — Ну вот и все. — И застыл с выжидательной улыбкой на лице. Джеф с каменным лицом подошел к грамофону, взял его под мышку и направился к выходу. Открыв дверь, он столкнулся лицом к лицу с Люси, появившейся на пороге.
После того, как Люси вышла из дома, она не видя дороги побрела к озеру. Остановившись у кромки воды, она застыла не сводя глаз с блестящей поверхности. Облака немного рассеялись, и верхушки деревьев отражали бледный лунный свет, который слабо освещал кипы ящиков на заднем дворе гостиницы, мачту маленькой лодочки, пришвартованной в нескольких футах от края пристани.
Возле воды было прохладно, Люси пробирала дрожь. Она не надела свитер и не решалась вернуться в дом за чем-то теплым.
Она пыталась представить себе, что говорили друг другу те двое в гостиной, но воображение изменяло ей. В другие времена в других странах мужчины убивали друг друга в подобных ситуациях. И не только в другие времена. Ей вспомнилась история, прочитанная в газете где-то месяц назад. Моряк неожиданно вернулся домой и, застав жену с другим, застрелил обоих. Потом он покончил собой. Эта драма не сходила с первых страниц газет в течение двух дней.
Но здесь никто никого не собирается убивать. Может, в этом-то вся и беда, подобные вещи стоят внимания и сил, только если люди готовы убить друг друга за это.