Люси Краун

— Когда я получила известие о гибели твоего отца, и ты прислал телеграмму, что не приедешь на похороны, я сама прошла все это. И после похорон я сидела одна в том проклятом доме в Нью-Джерси, где мы с отцом довели себя до состояния крайней ненависти и отчаяния, и решила, что должна восстановить себя, обязана суметь найти себе прощение. Единственным способом сделать это было через полезность и любовь. Но я была уверена, что не смогу полюбить мужчину, я устала от этого, поэтому сосредоточилась на мыслях о детях. Может, это было и ради тебя. Я не справилась с тобой, и мне хотелось доказать себе, что смогу исправить и эту ошибку. Я решила взять на воспитание двоих детей — мальчика и девочку, и пока я ждала своей очереди, то бродила по паркам, заглядывалась на детей, играла с ними, если позволяли их мамы или няни. Я строила планы, как следующие двадцать лет своей жизни посвящу воспитанию великолепных, жизнерадостных людей, любящих жизнь, и никогда не совершающих ошибки, которые всю свою зрелость пройдут с великодушием, отвагой и мудростью, которые не изменят им ни в какой ситуации. Но те, кто решал вопросы усыновления, думали иначе. Им не так то уж и понравилась мысль о том, что одинокая женщина, которой уже далеко за сорок, возьмет двоих детей, обо мне навели справки, и кое-что узнали, не все, но этого оказалось достаточно. Мне отказали. В день, когда я получила ответ, я побрела по аллеям центрального парка, Я наблюдала за маленькими мальчиками, бегающими по траве, за девочками, играющими с воздушными шариками. Я почувствовала, что должно быть испытывают те бедные женщины, которые крадут чужих детей из колясок на улице. Я не таила зла на работников комитета. События последних десяти лет моей жизни не могли пройти бесследно. Нельзя надеяться, что тебе сразу же поверят, если придешь и скажешь: «Я изменилась. Я другая женщина. Со дня на день я стану святой.» Им есть о чем думать, кроме вдовы, которой нужно помочь исправить свою репутацию и простить себя.

Люси протянула руку и взяла бутылку, вылив остатки вина в свой бокал. Вина было мало, и она не сразу выпила его, а некоторое время сидела глядя на клетчатую скатерть. Люси не хотела и не ждала ответа Тони, она использовала его просто ради горького и мучительного удовольствия вовлечь слушателя в свой монолог самоотречения.

— И все же, — задумчиво размышляла она, поворачивая в руке ножку бокала, — именно тогда у меня появилась надежда. Ты помнишь Сэма Пэттерсона? — вдруг спросила она.

— Да, — ответил Тони, — конечно.