Льюис Кэрролл

Одним из самых важных дней за всё путешествие для Лиддона и Доджсона оказалось 12 августа: прихватив с собой мистера Пенни, они отправились в Троице-Сергиеву лавру, где произошла их встреча с главой Русской православной церкви митрополитом Московским и Коломенским Филаретом. Святитель Филарет (до принятия монашества Василий Михайлович Дроздов) был одним из крупнейших церковных деятелей, проповедников и богословов России XIX столетия. Важнейшими делами его жизни были перевод Библии на русский язык, а также написание текста манифеста об освобождении крестьян. В 1867 году праздновался пятидесятилетний юбилей его епископского служения.

Лиддон записывает: «Встали в 5, позавтракали в 5.30, выехали из гостиницы в 6. Встретили епископа Леонида на станции. Он пригласил нас в сзой вагон и, прочитав молитвы и проглядев бумаги, чрезвычайно дружелюбно беседовал с нами». Чарлз делает более подробную запись:

«Епископ, несмотря на ограниченное знание английского языка, оказался весьма приятным и интересным спутником. Богослужение в соборе уже началось, когда мы вошли туда, но епископ провел нас сквозь переполнявшую его огромную толпу в боковое помещение, соединенное с алтарем, где мы и простояли всю литургию; таким образом, нам выпала редкая честь наблюдать, как причащается духовенство: во время этого обряда двери алтаря всегда затворяют, а занавес задергивают, так что прихожане никогда его не видят. Церемония была весьма сложной: священнослужители творили крест и кадили ладаном перед каждым предметом, прежде чем взять его в руки, и всё это совершалось с явным и глубоким благоговением. К концу службы один из монахов вынес блюда с маленькими хлебцами и подал каждому из нас: эти хлебцы освященные, а то, что нам их подали, означает, что нас помянут в молитвах».

Лиддон посвятил литургии краткую, но предельно выразительную запись: «Лицо и вся фигура священника, служившего литургию, сияло небесным светом, словно он ощущал себя окруженным ангельским хором».

По выходе из храма гостям показали мощи святого Сергия, ризницу, литографскую, живописную и фотографическую мастерские, где мальчики обучались этим искусствам применительно к церковным нуждам. Фотомастерская должна была заинтересовать Чарлза, но он не упомянул об этом, хотя, наверное, за время путешествия не раз вспоминал о своей прекрасной камере, которую пришлось оставить дома, ибо она была слишком тяжела для такого долгого вояжа. В живописной мастерской гостям показали, как свидетельствует Чарлз, «множество превосходных икон, писанных по дереву, а некоторые — по перламутру; трудность для нас заключалась не в том, чту именно купить, а в том, чего не покупать. В конце концов каждый из нас купил по три иконы, что было продиктовано скорее ограниченностью времени, чем соображениями благоразумия».

Ризница, пишет Чарлз, «оказалась настоящей сокровищницей — драгоценные камни, вышивки, кресты, потиры и пр. Там мы увидели знаменитый камень — отполированный и, словно икона, в окладе, в пластах которого видна (так, по крайней мере, кажется) фигура монаха, молящегося перед крестом». Доджсон, впрочем, отнесся к камню с сомнением: «Я внимательно его разглядывал, но так и не смог поверить, что такой сложный феномен мог возникнуть естественным путем».

Гостей сопровождал некий русский господин, бывший с ними в храме; он любезно давал им по-французски различные пояснения и помогал в покупках. «Лишь после того как он распрощался с нами и удалился, мы узнали имя этого человека, который оказал нам столько внимания, — пишет Доджсон. — Боюсь, что мало кто из англичан мог бы сравниться с ним в подобном внимании к чужестранцам». Знаменательное признание!