— Трусы снимай!
— Чего?
— Трусы снимай, бестолочь! …до колен.
Чувствуя, как мои щеки покрываются густым румянцем, лихорадочно суетясь и путаясь в безразмерной тряпке синего цвета с неожиданным названием «трусы», наконец-то с трудом развязал давно и безнадежно растянутую резинку с многочисленно накрученными узлами. В результате моих хаотичных манипуляций трусы позорно свалились на пол.
— Оголи головку!
— Чего?
— Совсем тупой, что ли?!
…твою мать, стыдно то как! Стыдно оголяться перед красивой молодой женщиной, да еще и в присутствии посторонних мужиков в форме… Бред какой-то…
— Поверни влево, вправо… подними кверху…
Что за херь, не понимаю… что же это за мед. осмотр такой?! А самой молодой докторше доставляет удовольствие посреди ночи на полторы сотни пиписек в упор пялиться?! Что происходит, в конце концов?!
— Свободен! Следующий!
Стремительно выскакивая из ленинской комнаты, на бегу натягиваю трусы с неприлично растянутой резинкой, и стараюсь не смотреть на ребят, ожидающих своей очереди на странный мед. осмотр.
Стыдно, твою…, как скот какой-то! И докторша тоже… Рассматривала писюн в упор с такой скрупулезностью и дотошностью, как будто никогда не видела. Влево, вправо, подними, опусти, открой, закрой! Осталось еще покрутить словно пропеллером?! Для завершения полноты картины надо было еще встать раком и ягодицы раздвинуть?! Что за порнография?! Веселенький мед. осмотр, ничего не скажешь!
Утром наше училище ВВС гудело как растревоженный пчелиный улей. Все курсанты были в полном недоумении и под впечатлением от ночного осмотра персональных гениталий, да еще и с пристрастием. Как оказалось, подобный мед. осмотр с эротическим уклоном прошел во всех подразделениях без исключения. Более того, пятерых ребят из 9-й роты ночью взяли под стражу и посадили на гауптвахту, во как?!
Различные слухи летали над всей территорией училища, повсеместно плодясь и многократно множась. Неопределенность ночных событий будоражила курсантские умы, внося нервозность и смятие в юные души, а сути происходящего никто не знал… Догадки и домыслы были один страшнее другой…
На перемене между уроками, Витя Копыто, обильно брызгая слюной и захлебываясь в праведном возмущении, эмоционально бухтел.
— Парни, а может они — пидары?!
— Кто?
— Ну, те пятеро, которых посадили?!
— Тогда бы у нас очки смотрели на предмет износа и потертостей, а не …наоборот!
— А может в училище эпидемия сифилиса или гонореи?! У кого с конца закапало, тех и забрали!
— С гнилыми свистками забирают в изолятор мед. санчасти и колют болезненный бицеллин полными шприцами в волосатую сраку до полного излечения, а не закрывают в камере с прочными решетками. Чай не в средние века живем, когда больных чумой сжигали на кострах еще живыми…
— Это?! А помните, нам на политинформации говорили, что на империалистическом западе какой-то СПИД появился?! Заразный, что полный пипец!
— А мне кажется…
Киевлянин Лелик Пономарев, устав слушать откровенный бред, вставил свою весомую реплику.
— Мужики, хорош голову ломать и мозги сушить! У меня зёма (земляк) в 9-й роте учится. На завтраке в столовой успел шепнуть, что те парни в наряде на свинарнике стояли и кого-то там … якобы изнасиловали?!
Витя Копыто от услышанного взвился, чуть ли не до потолка, выпучив безумно глазенки и заводя самого себя.
— Ага! Зоофилы, что ли?! Ни хрена себе?! И все пятеро на свинью позарились?! Обалдеть! Никогда не поверю?! В городе куча общежитий с красивыми девчонками… Если даже все пятеро арестованных — нац. кадры, все равно им к свиньям нельзя прикасаться! Им этого… как его… ушастого ишака подавай! Так ведь, Фахраддин? У вас ведь в горах экзамен на мужскую зрелость на ишаке сдается?
Азербайджанский увалень Федя Мирзалиев болезненно сморщился, но не стал генерировать свой горячий темперамент, а равнодушно буркнул.
— Не на ишаке! На ослице… свинья — грязный животный, свинья нельзя!
— Во! Федя, а ты сам того?! Экзамен уже сдавал, да?!
— Да пошел ты!
— Федь, не стесняйся, расскажи а?! Интересно же!
— Отстань… а то на тебе сейчас экзамен сдавать буду…
— Мишка, тогда ты расскажи! Как с ишаком… приятно?! Лучше чем с женщиной?
Смуглый до неприличия таджик Мишка Холнозаров равнодушно отвернулся к окну и тоже ушел от прямого ответа.
— Моя твоя не понимай!
С перекура вернулся курсант Петровский. Постоянно сплевывая крошки табака, прилипшие к губам и к языку, мрачно озвучил.