Причиной очередной волны заговоров среди знати и волнений в провинциях становится налоговая политика королевства. Государство, не прекращающее изыскивать все новые способы извлечения денег, загорается идеей обложить налогом «расплодившихся» во Франции «ложных дворян» — для этого оно создает следственные комиссии по делу «узурпаторов дворянского звания». Однако проект этот почему-то не вызывает бурной радости у «настоящих дворян» — напротив, он сеет беспокойство, потому что многие знатные семейства уже не могут доказать свою аутентичность. Почти повсюду проводятся дворянские ассамблеи — в Анжу, Бретани, Нормандии… Нередко дворяне выбирают для своих совещаний ночное время суток: собрания проходят в лесу при свете факелов. В некоторых регионах настойчиво требуют восстановления древнего органа власти — провинциальных штатов, на которых дворянство само устанавливает налоговую ставку. Не забыты и Генеральные штаты — кое-кто настаивает и на их проведении. Созданный в 1659 году Союз дворянства объединяет знатные семейства Пикардии, Нормандии, Турени, Пуату, Орлеане, Бургундии, Анжу, Ниверне, Бурбонне и Лимузена. Номинальным главой становится герцог д'Аркур, но движущей силой союза все же следует считать маркиза де Боннесона. Маркиза арестуют и вскоре казнят в Париже. «Если бы битва у Дюнкерка [битва при Дюнах] закончилась поражением, — пишет суперинтендант Сервьен, — королевство оказалось бы под угрозой всеобщего восстания».
Жакерия «саботье»
К военным неурядицам 1656-1657 годов добавляются народные волнения, вспыхнувшие во многих регионах Франции. В мае 1658 года в Солони начинается война «саботье», выступивших против обесценивания мелкой монеты, медного лиарда. Движение, объединившее в своих рядах крестьян и «недовольных» сеньоров, становится все более жестоким и неистовым. Осажден замок Сюлли. К крестьянам из Солони присоединяются перевозчики Луары. К жакерии пытается примкнуть и Конде, но тщетно. Взбунтовавшимся «саботье» удается даже победить несколько королевских полков.
Метаморфоза
Миновали годы отрочества. Повзрослевший Людовик переживает кризис, связанный и с пробуждением любовного чувства, и с желанием утвердить свою власть, покончить с материнской и кардинальской опекой: этот серьезный перелом в душе молодого короля на какой-то миг поставит под угрозу мир в Европе. Подобно классическому герою, Луи должен будет преодолеть этот кризис, дабы стать самим собой.
Ученик Мазарини
Людовик по-прежнему любит прогулки на свежем воздухе и испытывает непреодолимую потребность сжигать свою энергию в спорте: он отдает предпочтение верховой езде, охоте, стрельбе, мячу. Но в то же время он может быть и усидчивым тружеником, способным провести долгие часы за изучением документов. Удивительная память короля поражает его окружение. Отсутствие у Людовика пылкого плодотворного воображения не позволяет говорить о том, что король был «одарен от природы даже более чем посредственным умом» (так оценивает его Сен-Симон, неизменно пристрастный и мелочный, как только речь заходит о монархе). «Он отправится в путь с небольшим опозданием, — скажет Мазарини маршалу де Вильруа, — но зато потом опередит всех». В словах, обращенных к маршалу Грамону, он добавит: «Вы не знаете его, из него могут выйти четыре короля и достойный человек!»
От матери и кардинала к королю перешла любовь к тайне и скрытности. Отрабатывая каждый свой жест и позу, он предстает перед окружающими серьезным, исполненным благородства человеком, прекрасно владеющим собой и никогда не выходящим из себя. «Посмотрим», — обычно говорит он просителям. Он старается остаться независимым и непроницаемым. Однако если свою недостаточную гибкость Луи компенсирует изысканной вежливостью, то для того, чтобы обуздать свою эмоциональность, ему приходится тратить гораздо больше времени и усилий.
В узком кругу близких ему людей король уже мало похож на того непроницаемого сфинкса, каким он старается показаться публике. Он может веселиться, может быть злым и насмешливым. К нему можно подойти, не испытывая при этом страха перед королевской особой, в его компании смеются и шутят. Не питает король отвращения и к мальчишеским выходкам. В его характере слиты воедино две противоположные черты: робость, из чего проистекает его подозрительность и надменность, и воля, что позволяет ему обуздывать свою чувствительность, свои естественные порывы, чтобы являть собой мраморную маску королевского величия.