Читаем Людоед полностью

Я, Цицендорф, как все мужчины, схож был с ее мужем, которого взяли в плен, но нечто неопределимое делало меня схожим в особенности. Рукава у других мужчин были слишком коротки, головы их чересчур худы и голы, все вообще-то не похожи на ее мужа; однако же были они как-то сходны, поскольку, видя их, она выступала по долгой славной тропе, затем очень многое забывала. Я же от них всех отличался и был ей лучше, чем ее муж.

Она предполагала, что зала вскоре может опустеть и она останется одна. Плечо было жестко под тканью, спина ее начала затекать, и трудно было не заснуть. Силуэт в узком зеленом костюме все время менял пластинку, протирая ее клоком тряпки. А в одной из задних комнат, пропахших мукой, которую давно уж сволокли, где кое-кто растянулся или сидел у окон, исполосованных грязью, на четвереньках сжалась девушка, голова у нее болталась впереди, лицо закрыто волосами, загривок сиял, словно круглая монетка, и в бездвижной нерешительности сжимала руками края нар. Дальше по коридору мы танцевали, маршировали строем, словно бойцы, сменяющие караул, голоса тихи и серьезны. Белые головы парами, что были одинакового размера, формы, тождественно костлявые по конструкции своей, сближались в сыром месте и целовались. Девушка разжала хватку, упала вперед и, цогребя лицо в мятой серой рубашке, попыталась уснуть.

Под рукой у себя я ощущал пистолет, в голове слышал пронзительную музыку и, танцуя с Юттой, чувствовал себя так же хорошо, как бывало мне всегда. Естественно, глаза мои смотрели с лица на лицо, ей за затылок, следили за барышнями, кого обнимали дальше и передавали от сухой улыбки к улыбке. От этого расшевелилась память об отполированных парижских женщинах и серебряных слитках во время второй части моего визита, о пасмурных водах, расшевеленных мигающими огоньками и слабыми ароматами цветов на уличных углах. Я столкнулся с мужчиной, никаких слов не промолвлено было, затем меня толкнули назад на барышню, и я попробовал припомнить ощущение — а меж тем вокруг меня все двигалось узлами тряпья, трава липла к их воротникам.

Счетчик Населения потерял нас и втиснулся у края узкой скамьи, что прогибалась от девиц, чьи пальцы были пожеваны на концах. С отвращеньем поглядывал он с одного красного колена на другое. Пальцы свои он зацепил крюками за рубашку и попробовал расслабить спину, почувствовал, как в бок ему тычется что-то мягкое и рыхлое, и оттолкнул. Итальянец с длинными волосами, спускавшимися на шею, перевел глаза со Счетчика Населения на девицу и, перехватив его взгляд, качнул оливковой своею головой: «нет», — веско; Счетчик Населения зажмурился.

Напев и натуга сновали взад и вперед нескончаемо, предвосхищенные и задержанные беззаботными взглядами, в невзволнованном очерке платья, со словами, отчасти открытыми слуху, со всей их смешанной национальностью, что выбегает, шаркая шагами. Что-то у меня внутри шевельнулось прижать ее тесней, так я и поступил, царапанье теперь близко от моего уха. Одной рукой взяв ее шею в крюк, я закурил сигарету, пламя совсем рядом с ее волосами, черны зазоры у меня между зубов, когда я выдыхал. Две из белых голов болтались вместе в углу, затаивши дыханье, а музыка меж тем покоилась на несмолкающем тихом шорохе деревянных башмаков.

— Мне надо уйти, — произнес я. Рука моя покоилась на середине ее спины; смотрел я на нее по-доброму. Что-то в моей личности все еще можно было назвать золъдат, но не ползучую, небритую мерзость солъдат-то итальянцев, какие елозили по-собачьи.

— Да, — ответила она. В беспокойном сне Счетчика Населения белый носовой платок, в который недавно высморкались, затрепетал вниз, как детский парашютик наземь.

— Ты должна доставить его обратно в комнаты. Смотри не упади. Поспи немного, у тебя усталый вид. Я приду с тобой повидаться утром после того, как все будет сделано, и не забудь — опасности нет. — Она унюхала дуновенье табака, стоило моей щеке коснуться на миг ее лба, и я отступил, более не узнанный, средь серых ряженых. Одна, Ютта проследовала вдоль всех трех стен, мимо вытянутых толстых стоп, мимо тел, болтавшихся рука об руку, покуда не обнаружила, где сидит Счетчик Населения, последним в ряду сальных девиц. Бережно, держа под одну руку, она вынудила его встать, пока его крепкое дыханье не закоптило ей горло, пока красные глазки его не сощурились целиком на ее лице, и она, тихонько приговаривая, не повлекла его с собой. Нащупав узкий дверной проем, они очутились снаружи на ночном воздухе, одни. В отступающем пакгаузе танцоры сбились вместе в холодных едких испарениях, чтобы выполнять, пара за парой всю ночь, некий тошнотворный ритуал, соответственно коему те, у кого непокрытые животы и взъерошенные волосы, ходят средь них так же легко и незаметно, как самая зараженная и блескучая дамочка.

Сын Ютты, эльф, бежал, спасая свою жизнь, коленки его размером с суставы пальцев крутились во все стороны, словно беспорядочные метанья юного и перепуганного лисенка.

Герцог продолжал щупать и пристукивать сияющей своею тростью, запахнул пальто на груди потуже.

Перейти на страницу:

Все книги серии Скрытое золото XX века

Горшок золота
Горшок золота

Джеймз Стивенз (1880–1950) – ирландский прозаик, поэт и радиоведущий Би-би-си, классик ирландской литературы ХХ века, знаток и популяризатор средневековой ирландской языковой традиции. Этот деятельный участник Ирландского возрождения подарил нам пять романов, три авторских сборника сказаний, россыпь малой прозы и невероятно разнообразной поэзии. Стивенз – яркая запоминающаяся звезда в созвездии ирландского модернизма и иронической традиции с сильным ирландским колоритом. В 2018 году в проекте «Скрытое золото ХХ века» вышел его сборник «Ирландские чудные сказания» (1920), он сразу полюбился читателям – и тем, кто хорошо ориентируется в ирландской литературной вселенной, и тем, кто благодаря этому сборнику только начал с ней знакомиться. В 2019-м мы решили подарить нашей аудитории самую знаменитую работу Стивенза – роман, ставший визитной карточкой писателя и навсегда создавший ему репутацию в мире западной словесности.

Джеймз Стивенз , Джеймс Стивенс

Зарубежная классическая проза / Прочее / Зарубежная классика
Шенна
Шенна

Пядар О'Лери (1839–1920) – католический священник, переводчик, патриарх ирландского литературного модернизма и вообще один из родоначальников современной прозы на ирландском языке. Сказочный роман «Шенна» – история об ирландском Фаусте из простого народа – стал первым произведением большой формы на живом разговорном ирландском языке, это настоящий литературный памятник. Перед вами 120-с-лишним-летний казуистический роман идей о кармическом воздаянии в авраамическом мире с его манихейской дихотомией и строгой биполярностью. Но читается он далеко не как роман нравоучительный, а скорее как нравоописательный. «Шенна» – в первую очередь комедия манер, а уже потом литературная сказка с неожиданными монтажными склейками повествования, вложенными сюжетами и прочими подарками протомодернизма.

Пядар О'Лери

Зарубежная классическая проза
Мертвый отец
Мертвый отец

Доналд Бартелми (1931-1989) — американский писатель, один из столпов литературного постмодернизма XX века, мастер малой прозы. Автор 4 романов, около 20 сборников рассказов, очерков, пародий. Лауреат десятка престижных литературных премий, его романы — целые этапы американской литературы. «Мертвый отец» (1975) — как раз такой легендарный роман, о странствии смутно определяемой сущности, символа отцовства, которую на тросах волокут за собой через страну венедов некие его дети, к некой цели, которая становится ясна лишь в самом конце. Ткань повествования — сплошные анекдоты, истории, диалоги и аллегории, юмор и словесная игра. Это один из влиятельнейших романов американского абсурда, могучая метафора отношений между родителями и детьми, богами и людьми: здесь что угодно значит много чего. Книга осчастливит и любителей городить символические огороды, и поклонников затейливого ядовитого юмора, и фанатов Беккета, Ионеско и пр.

Дональд Бартельми

Классическая проза

Похожие книги

Отверженные
Отверженные

Великий французский писатель Виктор Гюго — один из самых ярких представителей прогрессивно-романтической литературы XIX века. Вот уже более ста лет во всем мире зачитываются его блестящими романами, со сцен театров не сходят его драмы. В данном томе представлен один из лучших романов Гюго — «Отверженные». Это громадная эпопея, представляющая целую энциклопедию французской жизни начала XIX века. Сюжет романа чрезвычайно увлекателен, судьбы его героев удивительно связаны между собой неожиданными и таинственными узами. Его основная идея — это путь от зла к добру, моральное совершенствование как средство преобразования жизни.Перевод под редакцией Анатолия Корнелиевича Виноградова (1931).

Виктор Гюго , Вячеслав Александрович Егоров , Джордж Оливер Смит , Лаванда Риз , Марина Колесова , Оксана Сергеевна Головина

Проза / Классическая проза / Классическая проза ХIX века / Историческая литература / Образование и наука
1984. Скотный двор
1984. Скотный двор

Роман «1984» об опасности тоталитаризма стал одной из самых известных антиутопий XX века, которая стоит в одном ряду с «Мы» Замятина, «О дивный новый мир» Хаксли и «451° по Фаренгейту» Брэдбери.Что будет, если в правящих кругах распространятся идеи фашизма и диктатуры? Каким станет общественный уклад, если власть потребует неуклонного подчинения? К какой катастрофе приведет подобный режим?Повесть-притча «Скотный двор» полна острого сарказма и политической сатиры. Обитатели фермы олицетворяют самые ужасные людские пороки, а сама ферма становится символом тоталитарного общества. Как будут существовать в таком обществе его обитатели – животные, которых поведут на бойню?

Джордж Оруэлл

Классический детектив / Классическая проза / Прочее / Социально-психологическая фантастика / Классическая литература