Люди зимы

Опустив взгляд, Мартин еще раз взглянул на записку, нацарапанную нетвердой детской рукой, и попытался припомнить почерк Герти, но никак не мог сосредоточиться. Тем не менее, с каждой секундой ему все сильнее казалось, что записка была написана взрослым, пытавшимся копировать манеру ребенка.

Что если это было признание? Что если Сара знала, что в кармане платьица Герти лежит какая-то ее вещь?

Пол под ногами Мартина покачнулся, и он поспешно схватился за стол, чтобы не упасть. Он смотрел на Сару – на свою самую близкую и родную женщину – и ему хотелось заплакать. Мартин готов был на коленях умолять ее не бросать его, не уходить в разверзшийся перед ней мрак безумия, а сражаться с ним. Внезапно он вспомнил, как еще в детстве подарил Саре красивый мраморный шарик, выигранный у брата. Она была так свежа, так прекрасна, что он отдал его без раздумий и без сожаления. Тогда Мартин был готов отдать ей все, чем он владел, а сейчас, не колеблясь, отдал бы еще больше, лишь бы прежняя Сара вернулась к нему.

Она была его приключением и его наградой; любовь к ней возносила Мартина на такие вершины, которых иначе он никогда бы не достиг.

– Если ты мне не поможешь, я сделаю это сама, – сказала Сара и решительно выпрямилась. Это движение было хорошо знакомо Мартину, оно означало, что ни переспорить, ни уговорить ее ему не удастся.

– Ну хорошо, – вздохнул он, понимая, что проиграл. – Я тебе помогу, но… давай сделаем все по правилам. Я съезжу в город и привезу Лусиуса. Он тоже должен при этом присутствовать, как ты считаешь?

Сара кивнула.

– И шерифа. Привези обоих.

– Значит, так и поступим. – Мартин направился было в прихожую, чтобы взять из шкафа куртку и шапку, но остановился на полушаге. – Только ты дождись нас, ладно? Не начинай сама – эта работа не для матери… Потерпи еще немного, мы все сделаем сами.

И он наклонился, чтобы поцеловать жену в щеку. Ее щека показалась ему горячей, сухой и шершавой, как старая оберточная бумага, и Мартин снова подумал о том, что Сара с каждым днем становится все более далекой и чужой.

Гости с другой стороны

Секретные дневники Сары Харрисон Ши

31 января 1908 г.

В последние три дня я была пленницей в собственном доме.

Скандал разразился, когда Мартин и Лусиус, наконец, приехали и застали меня стоящей над могилой Герти с лопатой в руках. Я замерзла, пальцы рук и ног успели онеметь, но лопату я держала крепко.

Выбравшись из щегольского докторского экипажа, Мартин и Лусиус приблизились ко мне и увидели, что я успела расчистить снег вокруг большого деревянного креста, на котором было вырезано имя Герти. Эта надпись дразнила меня, сводила с ума; мне очень хотелось вонзить лопату в комковатую землю и копать, копать, копать, и я сдерживалась из последних сил. В конце концов, я же обещала Мартину, что дождусь его возвращения, и мне хотелось сдержать слово. Хотя бы ради нашей прошлой любви.

«Что ты задумала, Сара?» – спросил Лусиус таким тоном, словно разговаривал с маленьким, капризным ребенком.

Стараясь говорить как можно спокойнее, я объяснила ему ситуацию – насколько я сама ее понимала. Я рассказала ему о записке и о Вещи, которая лежала в кармане платья моей дочери и могла стать ключом к истине.

Или уликой.

«Положи лопату и ступай в дом, – сказал Лусиус и приблизился ко мне еще на пару шагов. – Мне нужно серьезно с тобой поговорить».

«Но мы должны ее выкопать», – возразила я.

«Нет, никого мы выкапывать не будем». – Он снова шагнул вперед, и я поняла, что Лусиус намерен мне помешать. В отчаянии я сделала первое, что пришло мне в голову – замахнулась на него лопатой. В последний момент Лусиус сумел отскочить, и лопата лишь слегка чиркнула по его пальто.

В то же самое мгновение Мартин бросился на меня, сбил с ног и вырвал инструмент из рук.

В дом они меня буквально тащили.

«Я должна узнать, что у нее в кармане! – кричала я. – Или вам наплевать, что мою девочку убили?!»

В доме Лусиус разорвал простыню и привязал меня к кровати, как привязывают сумасшедших. И Мартин ему позволил это сделать. Больше того, он даже удерживал меня, пока его брат привязывал мои ноги и руки к кроватным спинкам.

Лусиус считает, что я страдаю от острой меланхолии. Как он объяснил, смерть Герти слишком сильно на меня подействовала, и в результате я утратила связь с реальностью, увлекшись собственными бредовыми фантазиями. В таком состоянии, добавил он, я могу представлять опасность и для себя самой, и для окружающих. Мне хотелось сказать, что это он потерял связь с реальностью, поскольку не желает замечать очевидного, но я промолчала, хотя для этого мне пришлось до крови прикусить себе язык. Если бы я стала спорить, Лусиус счел бы мои доводы еще одним признаком того, что от горя я окончательно свихнулась.

«А как быть с записками, которые оставляет нам Герти?» – спросил Мартин, беспокойно теребя лацканы куртки.

Поначалу я даже обрадовалась, что он сумел задать брату правильный вопрос, но у Лусиуса на все был готов ответ.