Так, один из провинциальных генералов в 1833 г. был принят царем в его рабочем кабинете. Судя по воспоминаниям, порядок допуска к государю был следующим: «Без десяти минут 3 часа я был уже во дворце. Меня провели наверх камер-фурьеры, сдавая один другому и, наконец, привели в ротонду, откуда открывался превосходный вид на Адмиралтейство и на взморье. Здесь ожидал представления также и министр финансов царства Польского Фурман. Ко мне подошел человек в денщичьем мундире и, подробно распрося фамилию, чин, место служения, сказал, что тотчас доложит государю. Я не видел ни дежурных генерал-адъютантов, ни флигель-адъютантов. Минут через пять явился тот же денщик, прося следовать за ним, и повел меня опять вниз, в довольно темную комнату, слабо освещенную лампами и топившимся камином. Здесь, из-за ширм, вышел дежурный камердинер, опять опросивший меня и доложивший обо мне. У дверей стояли арабы и дворцовые гренадеры. Вся прислуга показалась мне чрезвычайно вежливою и предупредительною. За этой прихожей был небольшой зал, из которого шли двери в кабинет государя: двери кабинета были заставлены ширмами, и в этот зал никто не смел войти без доклада камердинера.
Вскоре меня потребовали к государю. Только что я переступил порог зала, как его величество показался из кабинета. Он был в Измайловском сюртуке, застегнутом только на верхнюю пуговицу, без эполет. Мерными шагами государь прошел по залу в амбразуру окна. Ласково ответив на мой поклон, он прислонился спиною к углу амбразуры и начал меня расспрашивать о состоянии войск, о корпусном командире, собирается ли он приехать сюда, о ружьях и этапах, – исправно ли водит партии ссыльных. При этом государь рассказал, как здесь на заставе поймали каторжника, бежавшего из Сибири. Я отвечал, что с этапов бежать почти невозможно и что каторжник сбежал, вероятно, с заводских работ.
– Каково ведут себя государственные преступники[176]? – спросил государь.
– Очень одобрительно, ваше величество, – отвечал я: – ни один ни в чем предосудительном не замечен; а что у них на сердце, от нас закрыто.
– Прощай! – С этими словами государь изволил было направиться к дверям кабинета, но вдруг, остановясь посредине зала, проговорил: – Я, может быть, у вас буду, это оттуда зависит, – и показал при этом рукою на небо. – Может быть, суждено и моему Александру Николаевичу…»[177].
Из этого эпизода следует, что рабочий кабинет императора располагался на первом этаже северо-западного ризалита уже в 1833 г.
Подчеркнем, что император, замкнувший на себя рычаги власти, по собственной воле буквально завалил себя работой. Он прекрасно понимал порочность такого метода ведения дел, иронично называя себя «каторжником Зимнего дворца» и «рабом на галерах», но при этом искренне считал, что «должность требует» и до конца жизни добросовестно тащил неподъемный груз нескончаемых дел. В 1835 г. в письме к И. Ф. Паскевичу император писал: «Поверишь ли, любезный Иван Федорович, что до сего дня не нашел время тебе отвечать, меня так завалили бумагами, столько было разной возни; приезд сестры жены моей, наконец маневры, все это меня совершенно замучило».
К бесконечным бумагам периодически добавлялись многочисленные европейские визитеры, родственники и не только. Следовательно, количество представительских мероприятий все возрастало, а время на каждодневную продуктивную работу сокращалось. При всем уважении к гостям Николай Павлович отчетливо представлял, на сколько уплотнится его рабочий график. В 1842 г. он писал И. Ф. Паскевичу: «Ждем на днях сестру жены с мужем; потом принца Прусского, за ним короля, потом герцога Нассауского с братом и моего племянника, младшего сына Анны Павловны; так что скоро придется мне петь: Княже людеские собрашася… ох тих-тих-тих-ти!».
Вместе с тем Зимний дворец являлся обычным, хотя и очень большим, домом, в котором жила необычная семьи, но в котором все было, «как у людей». Например, протечки потолка. В июле 1850 г. в кабинете императора на первом этаже на потолке появилось сырое пятно. В результате исследования хозяйственники пришли к выводу, что «оно произошло от воды, которая прососалась из фонтана в садике на половине Государыни Императрицы, мимо водосточной трубы, тут проведенной»[178]. Действительно, выше этажом, на антресолях первого этажа, располагался фонтан, к которому вела лестница из зимнего сада Александры Федоровны. В ходе ремонта выяснили, что протечка произошла «от того, что в чаше фонтана садика на половине Государыни Императрицы замазка около медной гайки водосточной трубы размокла»[179].