Люди Зимнего дворца

Таким образом, к апрелю 1762 г., когда в «каменный Зимний дворец» переехал Петр III, традиция уже сложилась и коты из деревянного Зимнего дворца, что был на Мойке, переехали в подвалы и комнаты нового каменного Зимнего дворца.

Немаловажным было и то, что Екатерина II кошек жаловала так же, как и собак. Это домашнее зверье сопровождало императрицу в ее сезонных переездах по пригородным резиденциям. Графиня В. Н. Головина упоминает, что у Екатерины II имелась редкая «американская кошка», которую «все окружающие боялись».

Об одной «кошачьей истории» она подробно рассказывает: «Представьте себе, какую вчера совершили несправедливость, – сказала она (Екатерина II. – И. 3.)… когда сидели в колоннаде, бедная кошка вскочила на плечо великой княгини Елисаветы[1047] и хотела к ней приласкаться; та оттолкнула ее веером. Это движение вызвало у окружающих неосмотрительное рвение, и бедное животное было с позором изгнано. С тех пор я ее не видела.

Памятник казанскому коту

Едва ее величество сказала эти слова, кошка появилась возле нас на спинке скамьи. К несчастью, на мне была надета шляпа, похожая на ту, что великая княгиня носила накануне. Кошка приняла меня за нее. Обнюхав мое лицо и заметив неудовольствие, она вонзила когти в мою верхнюю губу и укусила меня за щеку. Императрица вскрикнула, называя меня по-русски самыми нежными именами. Ее ужас увеличился при виде крови, текущей из моей губы. Я умоляла ее не беспокоиться, схватила одной рукой морду моего врага, а другою взяла его за хвост и быстро передала камер-пажу, призванному императрицей мне на помощь. Она была очень довольна моим бесстрашием, наговорила множество добрых слов, вытерла мне кровь своим платком и повторяла, что любит меня именно за отсутствие истерики и жеманства. Бедную кошку посадили в железную клетку и отправили в город, в Эрмитаж. Больше я ее не видела»[1048].

Судя по всему, эта редкая «американская кошка» с непростым характером относилась к разряду «комнатных» и «квартировали» она и ей подобные в Малом Эрмитаже. Но значительно больше в Зимнем дворце имелось «надворных» кошек и котов, они «работали», очищая служебные помещения Зимнего дворца от мышей.

У Екатерины II были не только кошки, но и собаки. Один из современников вспоминал: «Все животныя вообще ее любили. Чужия собаки, никогда прежде ее не видавшия, тотчас к ней бросались, ласкались, прыгали и часто, оставляя хозяев, повсюду за нею следовали. Были примеры, что некоторыя из них отыскивали, при обширном дворце, верные ходы и, миновав большой ряд комнат, прибегали улечься у ея ног»[1049].

Как и очень многие, Екатерина II очеловечивала своих любимцев. В ее опочивальне в Зимнем дворце стояла маленькая кровать для ее любимых собачек со «стеганными из атласа тюфячками, одеялом и с подобранными кистями»[1050]. Судя по всему, эта кровать предназначалась для семейства английских левреток, пару которых подарил императрице английский врач Томас Димсдейл, прививший оспу великому князю Павлу Петровичу в 1768 г. Кобель этого семейства был назван императрицей «сэром Томасом». Щенки этой пары левреток широко разошлись по аристократическому Петербургу, положив начало устойчивой моде на эту породу.

Императрица не жалела денег для своих любимцев, заказывая ремесленникам дорогие аксессуары. В декабре 1765 г. она уплатила мастеру Бальтазару Гасу «за ошейник золотой 270 р.». В записке уточняется, что ошейник «на зеленом бархате с разными фигурами за золото и за фасон 270 р.»[1051].

Имелись у Екатерины II и собаки других пород, об их именах можно узнать из шуточных эпитафий, сочиненных самой императрицей:

* * *

Здесь покоится прах пруссака Линдора,
Который был очень красивой собакой;
Заброшенный своим жребием,
В довольно плохом виде, из Берлина,
Он постепенно здесь разжирел
И потом обратился в тлен.
Не станем распространяться о свойствах его:
Он легко прыгал и кушал много.

* * *

Здесь покоится прах Мими, терзателъницы маншеток,
Всю свою жизнь она была не более как чумичкою.

* * *

Здесь покоится красавица лэди Азор,
Остроносая, с золотистою шерстью.
Ум, веселость и подвижность
Успокоились здесь в тишине.

Упоминает о собаках на половине Екатерины II и учитель Павла I С. А. Порошин (15 декабря 1764 г.): «После учения изволил в желтой комнате кругом попрыгивать. Бегали за ним собачки и ужасной лай и шум подняли…».