Люди Церкви, которых я знал

Нектария, по всей видимости, была родом с острова Калимнос: её выдавало характерное произношение. Она была очень приветливой, присутствие других людей было для неё праздником. Приветствия, которыми она осыпала тебя, увидев в своей келье, были настолько обильными, что ими можно было насытиться прежде, чем она предложит угощение. Она была женщиной, не взиравшей на лица, и потому все для неё были любимыми: грешники и мытари – все были братьями, ради которых умер Христос. Не думаю, что моя родная мать была так приветлива со мной, как привечала меня матушка Нектария в монастыре Живоносного Источника всякий раз, когда я к ней приходил.

Их монастырь был особножительным. Ни одна из сестёр не была пострижена в схиму, и каждая сохраняла свои характерные особенности. Впрочем, этому монастырю, состоявшему из обособленных уголков, особножительное устройство подходило больше всего. Я не могу представить себе Живоносный Источник киновией. У каждого дворика было что-то своё, и дверь каждой кельи выражала ту или иную особенность живущей за ней монахини. Одна была украшена цветами бугенвилеи, другая жасмином, третья жимолостью, а все вместе они наполняли воздух райским благоуханием.

«Особножительные монастыри не всегда были плохими, – говорил старец Паисий. – И в них бывали старцы великих подвигов и чистой жизни».

Так и в этом монастыре можно было увидеть, как каждая из сестёр в своей келье живёт собственной жизнью свободно, без страха, но не отдаляясь от других: мол, эти люди – свои, а от всех других надо беречься. Разве может душа у монаха оставаться широкой, как у Христа, если он будет разделять людей на своих и чужих? Разве она от этого не раздробится и не сделается мелкой?

У Нектарии была широкая душа, шире, чем Икарийское море, ежедневно открывавшееся перед нею. После угощения она увязывала в тюк одеяла, одежду, шаль, которую носила сама, и всё прочее, что бывает нужно людям, живущим в миру. Какое-то время она это собирала, чтобы в нужный момент всё было готово. Она хорошо знала, какое это счастье – дарить. Я не знаю, чего оказалось больше после её смерти: того, что она раздала, или того, что приготовила для раздачи в своей келье.

Киприана – монастырская афиша

Она была пышной женщиной с благородной наружностью и анатолийским^[150] выговором, который придавал её речи особую величественность и красоту. Когда она кого-то встречала, то не спрашивала, как это обычно принято, о новостях: «Как дела в мире? Какие беженцы прибыли на наш остров?» У неё были свои, церковные новости. Мир вокруг мог рушиться, но Киприана жила в вечном и неизменном мире святых.

Новостями и предметом постоянного интереса для матушки Киприаны были жития святых, память которых отмечалась в сегодняшний и завтрашний дни. Когда мы посещали монастырь, то её не нужно было искать: она сама выходила к нам, держа подмышкой книгу. «Сегодня, братья, такой-то святой нас учит, чтобы мы были внимательны к тому-то и тому-то». Другой её любимой книгой был «Эвергетин»^[151]. На каждый случай жизни она предлагала решение в немногих словах, сопровождая их соответствующим примером из неё.

Она не была болтливой старухой. Речь её всегда была приятной и сдержанной. После того как она умерла, её отсутствие всегда было ощутимым: из монастыря исчезла ежедневная афиша.

Как-то раз она рассказывала нам о путешествиях евангелиста Иоанна настолько захватывающе, что мы больше двух часов простояли под тенью бугенвилеи, не почувствовав ни усталости в ногах, ни течения времени.

Она была смиренной монахиней с приятной речью. Она никого не утомляла и не учила, но сама училась из того, о чём говорила. Своих мыслей она не высказывала, но всегда цитировала слова святых. Осуждать других она просто не умела. Ко всем она относилась с любовью, а за больных и униженных переживала, как родная мать.

Я не знаю ни того, сколько ей было лет, ни того, откуда она была родом. Мне известно лишь о её любви ко Христу и святым. Да покоится она вместе с преподобными женами в стране живых.

Монахиня Христодула затворница

Я познакомился с ней в последние годы её жизни. Её рукоделием было шитьё ряс. В этом деле она не была лучшей мастерицей, но к ней приходили те, у кого было мало денег. Так, она пошила маленькие ряски для всех учеников церковной школы Патмоса. Монастырь был особножительным и не покрывал всех нужд своих насельниц, поэтому этим ремеслом ей приходилось зарабатывать себе на жизнь.

Всякий раз, приходя в этот женский монастырь, я видел, что Христодула стоит внутри за воротами и поджидает кого-нибудь, кто согласится купить ей немного хлеба или другой еды. У меня был дурной помысел: «Ведь пекарня и магазин находятся в пяти шагах; зачем же она ждёт меня, чтобы отправить за покупками?» Иногда она давала мне за это немного денег. Я пытался их не брать, и несколько раз мне это удавалось. Но обычно она заставляла меня их взять, говоря, что это благословение Богородицы.