Люди среди деревьев

В тот же вечер, когда деревенские жители поели, а несколько мужчин отправились охотиться на визгливых красноглазых летучих мышей, которых здесь любили жарить и есть, нас призвали к вождю. Мы снова оказались у костра, и снова вчетвером (хотя я попытался дать понять, что в присутствии Эсме нет необходимости, что оно даже может повредить; питая неприязнь к вождю после церемонии а’ина’ины, она может выказать свое недовольство и оскорбить его. Но она злобно глянула на меня и заявила, что вполне способна промолчать и пойдет с нами в любом случае). Напротив нас сидел вождь; с ним не было никого, кроме вепря, который снова приобрел свой обычный пыльный вид, на пожеванных концах его клыков темнела грязь. Он что-то жевал, и я не мог понять, что именно, но время от времени кусок трапезы, который он мусолил в пасти – маленькая трехпалая лапа, размером не больше ногтя, покрытая клочковатым мехом, – показывался между его зубами.

Я понимал, что логики в этом нет, но вглядывался в вождя, как будто ожидал какой-то перемены в его облике. В конце концов, я видел, как он участвует в двух грандиозных обрядах инициации, и казалось вполне естественным, что они должны были оставить какой-то заметный след на его внешности или поведении. И хотя ничего такого не наблюдалось, я заметил, что у него что-то надето на шее: ожерелье из переплетенных лиан, в центре которого висел осколок чего-то твердого и блестящего, тусклым пятном выделявшийся на фоне его кожи.

Некоторое время мы все сидели, снова вежливо и смущенно молчали, и ни они, ни мы не были готовы начать. Наконец Таллент заговорил, и вождь ему кивнул.

– Я сказал, что для нас большая честь – побывать гостями на его вака’ине, – сказал нам Таллент.

– Да, – сказал вождь.

Мы снова замолчали.

– Вождь, – сказал я, и увидел, как сначала его голова, а потом голова его вепря медленно развернулись в мою сторону, – здесь часто отмечают вака’ину?

– Нет, конечно, – сказал вождь (разумеется, все это переводил Таллент).

– Когда отметили прошлую?

– Три о’аны назад. Это была вака’ина Лава’экэ.

Его голос звучал неожиданно мягко. В одной руке он держал копье, другой гладил своего вепря длинными, плавными движениями, и зверь издавал довольное урчание. Я увидел, что Таллент пишет в своем блокноте: «Лава’экэ – прим. 63 о’аны?»

– Лава’экэ – это тот, кто ел с вами на вашей вака’ине?

– Э.

– А на вака’ине Лава’экэ кто-нибудь еще вместе с ним ел опа’иву’экэ?

– Э.

– Кто?

– Еще три человека.

– Можно нам с ними поговорить?

– Их больше здесь нет.

– Они умерли?

– Нет, не умерли.

Я не знал, как продолжить.

– А где же они?

– Не здесь.

– Где не здесь?

Он махнул свободной рукой, подняв ее с головы вепря и указав на окрестный лес.

– Не здесь.

– Когда они ушли?

Он склонил голову набок, задумавшись.

– Примерно одну о’ану назад.

– А почему они ушли?

– Потому что становились мо’о куа’ау.

Я почувствовал, как Таллент напрягся, услышал, как изменилось его дыхание.

– Как вы поняли, что они становятся мо’о куа’ау?

– Я видел, что они меняются. Мы все видели, что они меняются.

– Как выглядят эти изменения?

– Сначала они забывали что-то сделать. Они шли в лес на охоту и не возвращались. Забывали взять с собой копья. Швыряли куда-то копья, а потом возвращались без них, и нам приходилось прочесывать лес, чтобы их отыскать. Потом они начинали рассказывать снова и снова одно и то же. Иногда в их речи не было смысла. Тогда мы поняли, что они прокляты и скоро станут мо’о куа’ау.

– И что же случилось?

– Наши лучшие охотники отвели их в глубь леса, дальше, чем когда-либо ходили, и оставили их там. Охотники шли назад к нам много дней. Прежде чем те ушли, мы напомнили им, что они прокляты, что они не могут оставаться в деревне, потому что становятся мо’о куа’ау.

Мы все затихли.

– Вы видели их потом?

Он издал неожиданный резкий звук, как будто две деревянные ложки ударились друг о друга, и в этом звуке я позже опознал смех; потом он поднял подбородок в направлении сновидцев.

– Э.

– Сновидцы? – с удивлением спросила Эсме, и вождь взглянул на нее, и она покраснела.

– Кто из них? – спросил я вождя.

– Муа, – ответил он, и я расслышал отвращение в его голосе.

– Муа, значит, был одним из тех, кого вы год назад отвели в лес, – сказал я.

– Не я. Другие.

– Понятно. Но вы кого-нибудь еще из них узнаете? – спросил я. – Тех двух человек, которым пришлось уйти?

Он посмотрел в их сторону, хотя если зрение у него было такое же плохое, как у Фа’а и остальных, сомневаюсь, что он мог вообще их разглядеть, не то что различить лица.

– Нет, – сказал он.

– Нет? – переспросил я. – Других не узнаете? Иваиву, Ва’ану? Укави, Вану?

Он глядел на меня бесстрастным взглядом:

– Нет.

– Нет, это не те, кого увели, или нет, не узнаете?

Он чуть шевельнулся.

– Это не те, кого увели.

«Ага, – подумал я. – Он таки их знает».

– Значит, – продолжил я, на этот раз медленно и четко, – о’ану назад охотники отвели Муа и еще двух человек, которые становились мо’о куа’ау, в глубь леса, но единственный, кого вы недавно видели из этих троих, – Муа, так?

– Э, – ответил он с явным нетерпением.

– А что случилось с остальными?