Люди сороковых годов

На холмах вокруг хутора стоял прекрасный южный лес — граб, ясень, береза. На полянах — пестрый ковер цветов. Уйма земляники в траве. Да и грибов после недавних дождей немало… Генерал внешне спокоен, много шутит, рассказывает разные разности. Наткнувшись в заглохшем, давно заброшенном саду на глубокий колодезь, он немедленно учиняет своим спутникам экзамен по механике: вынут секундомер, автоматчик собирает камушки. Брошенный в колодезь камень достигает дна в три секунды — какова глубина?.. Спутники смущены… Катуков подсказывает: ускорение… квадрат времени… разделить пополам… Эх, вы, ученые люди! Военные все должны знать, никогда заранее не представишь себе, что понадобится тебе в бою…

Потом на ходу идет разговор о Богдане Хмельницком, о превратных судьбах дубенского плацдарма в разных войнах, проходивших здесь, о хирургии, о нервной системе. После долгой прогулки сидим под черешней, и генерал сосредоточенно сортирует грибы, разъясняя профессору, как отличать ядовитые от съедобных, и показывая, как надо чистить подберезовики, сыроежки, подъяблоневик, белый гриб. Он приказывает тут же зажарить собранные грибы, и вестовой бежит с ними на кухню… «Сегодня я ем грибы и только грибы!» — кричит вдогонку генерал.

В это время у хаты останавливается запыленный «виллис», и с него легко спрыгивает улыбающийся начальник штаба армии. Снимая на ходу и отряхивая от пыли свою фуражку, Шалин вытирает платком бритую голову и деликатно обращается к командарму со своими обычными словами: «Я к вам на минуточку, Михаил Ефимович…»

И как всегда, минуточка Шалина растягивается на несколько часов. Свежие поджаренные грибы остаются забытыми, — они достанутся на долю автоматчиков, сопровождавших командарма.

Когда уже стемнело, оба генерала ненадолго вышли из хаты, чтобы присутствовать на открытии давно запланированного смотра армейской самодеятельности. К ним присоединился член Военного совета генерал Попель. Вокруг собрались крестьяне. Во время концерта Катуков заприметил в толпе старую женщину, которая стояла, опершись на палку. Ей явно было трудно стоять на ногах, но советские песни и пляски ее заинтересовали, и она не уходила.

Генерал встал, подошел к старой крестьянке и усадил ее на стул рядом с собой. Взволнованная старая крестьянка сидела на кончике стула, распрямив спину, а генерал подбадривал ее: «Устраивайтесь поудобнее, мамаша, мы же все свои люди, я сам крестьянский сын».

Вскоре Катуков, Попель и Шалин покинули концерт и снова уединились в хате, продолжая работу над планом операции. Там, за плотными шторами, до утра горел яркий свет аккумуляторных ламп…

* * *

…Назавтра я распростился со своими старыми друзьями-танкистами и вернулся в Москву. А недели через две в газетах запестрели сообщения с 1-го Украинского фронта — его армии пришли в стремительное движение и хлынули потоком на Львов, Перемышль, на Сандомир, захлестывая попадавшие в окружение гитлеровские дивизии, занимая десятки крупных городов и тысячи селений.

Не случайно так много времени было уделено командованием подготовке этой операции. Видное место в плане отводилось танкистам.

— Мы кое-чему научились… — Эта скромная фраза генерала Катукова, оброненная им как бы случайно на прогулке, напоминала об очень многом, и глубокий смысл ее мы постигали в дни, когда каждый час приносил вести о новых продвижениях танкистов, о лихих и быстрых маневрах, об искусных, уверенных ударах, которые они наносили уже по ту сторону Западного Буга. Они стремительно прорвались через все три линии немецкой обороны, прошли через болота, через торфяники, через осушительные каналы, каждый из которых — готовый противотанковый ров, и пересекли Западный Буг, который немецким генералам казался неприступным.

Читаю скупые сводки о продвижении наших войск на этом направлении, я вдруг вспомнил, как часто камандарм танкистов напоминал своим танкистам о пользе изучения военных записок Брусилова, воевавшего в этих же самых местах. Раскрыв эти записки, я прочел такие слова, посвященные Брусиловым операции, проведенной им с 22 мая по 30 июля 1916 года: