Люди сороковых годов

Чем дальше на юг, тем свежее вражий след. Вот здесь немцы были позавчера, здесь - вчера, здесь - сегодня утром, здесь - три часа назад. Сворачивая с дороги в лесок, мы попадаем на командный пункт 11-й немецкой танковой дивизии, откуда гитлеровцы ушли буквально несколько часов назад. В лесу еще висят немецкие телефонные провода. На лужайке из объемистой цистерны заправляются немецким бензином наши грузовики. В блиндажах немецких командиров располагаются наши бойцы. Их смешит боязливая предусмотрительность какого-то оберста, который даже выход из блиндажа, обращенный к тылу, прикрыл броневым щитом, а окно завалил толстой литой плитой миномета.

Двое командиров, усевшихся на немецкие зарядные ящики, допрашивают только что захваченного в плен мотоциклиста эсэсовской танковой дивизии. Черномазый, небритый, с виду заморыш, он на самом деле матерый разбойник: в петлице его мундира - красная ленточка Железного креста, полученного еще в 1941 году при взятии Мариуполя. В его кармане - карта Северного Кавказа с указанием пунктов, где он побывал.

Фашист мечтал летом 1943 года продлить маршруты своих странствий по русской земле, но все вышло не так, как думалось. Сейчас ему нечего сказать, и он лишь автоматически повторяет то, что мы уже слышали от пленных здесь, под Белгородом, много раз: им сказали, что русские уже окружены, но теперь ясно, что русские не окружены, что у русских много танков, что они хорошо ими пользуются и что сейчас ничего хорошего немцам ждать не приходится. Думая теперь только о своей личной судьбе, он добросовестно рассказывает все, что ему известно о его части, и потом умолкает, безнадежно глядя в одну точку.

Уже темнело, когда мы проезжали через Зоренские Дворы обратно. Здесь среди развалин копошились какие-то тени. Мы остановились, подошли поближе. Горячее чувство обожгло сердце - это к своему пепелищу вернулся колхоз!

У соломенного шалаша стояла телега. К ней была привязана корова. Пожилая колхозница и пятеро ее детей рылись в мусоре, отыскивая остатки своих вещей. Мы разговорились, и колхозница посвятила нас в одну из тех трагических историй, которыми так богаты были эти две недели.

Село к весне уже начало оправляться от страшных последствий немецкой оккупации 1942 года. Колхоз посеял хлеб. Чаплыгины посадили огород. Им было, конечно, трудновато - глава семьи Федор Григорьевич Чаплыгин долго тяжело болел, не вставая с постели, но его жена Мария Ивановна и четверо ребят неутомимо работали. Хлеба уродились хорошие, огороды пошли сочные, и жить бы Зоренским Дворам без беды, не полезь опять Гитлер. Восьмого июля немцы подошли совсем близко, и ночью ракеты ярко освещали двор.

Старик приказал жене уйти с детьми в Знобиловку, за семь километров отсюда. Его слово было законом, и семья повиновалась. Запрягли корову в телегу, погрузили на нее скудный скарб и ушли, простившись с отцом семьи. Он остался лежать на скамье, суровый, сосредоточенный, готовый к смерти. Утром прилетели "хейнкели". Они старательно перепахали деревню, разрушая дом за домом. Бомбили всех подряд - не успевшего эвакуироваться агронома Пекшина, мальчонку Пашу, только что вчера пришедшего из деревни, расположенной еще ближе к переднему краю, бабушку Наталью и многих-многих других.

Старый Чаплыгин все так же безучастно лежал на скамье и ждал, что будет дальше. Никто не знает, о чем думал он в эти последние часы своей жизни. Долгая болезнь приучила его философски смотреть на жизнь, и он был на редкость спокойным человеком, но фашистов терпеть не мог; знал, что если б не немецкая оккупация, Советская власть обязательно вылечила бы его. Но вот очередная бомба поразила и его хату. Чаплыгин, на удивление, остался жив. Вместо крыши над головой его было голубое небо. С трудом приподнявшись с засыпанной щепой, глиной и известью кровати, он увидел, что все село в огне. Земля вздымалась фонтанами.

Идти Чаплыгин не мог, но и оставаться здесь было невозможно, и он пополз по дороге, ведущей к Знобиловке, останавливаясь и подолгу отдыхая после каждого метра. Осколки щадили его. Так он дополз до перекрестка, застыл там и умер.

- Тут мы его назавтра и нашли, - тихо сказала старшая дочь Чаплыгина комсомолка Таня. - Мы с Ниной молочка ему несли. Несем, а он уже мертвенький у дороги лежит. Там мы его и похоронили. Нам еще одна женщина чужая помогла...

Родная, многострадальная земля наша! Сколько бед, сколько горестей ты испытала за время этой страшной войны, сколько крови и слез приняла на свою грудь.

Сейчас уже позднее время. Над выгоревшей июльской степью - черная душная ночь. Гирляндами виснут надоевшие ракеты. Слышится неумолкающая канонада. Горячий южный ветер, обшаривающий обгорелые танки, несет такой густой трупный смрад, что многие надевают противогазы. Но люди идут и идут вперед, полные решимости пройти через любые трудности, но достигнуть желанной цели.

На исходном рубеже

24 июля, 10 часов 45 минут