Люди сороковых годов

- Сын мой к этому будет обязан не чувством, но законом.

- А мой сын, - возразил полковник резко, - никогда не станет по закону себе требовать того, что ему не принадлежит, или я его и за сына считать не буду!

Лицо Александры Григорьевны приняло какое-то торжественное выражение.

- Я сделала все, - начала она, разводя руками, - что предписывала мне дружба; а вы поступайте, как хотите и как знаете.

Полковник начал уж с досадою постукивать ногою.

- Кому, сударыня, как назначено жить, пусть тот так и живет!

- Не для себя, полковник, не для себя, а это нужно для счастья вашего сына!.. - воскликнула Александра Григорьевна. - Я для себя шагу в жизни моей не сделала, который бы трогал мое самолюбие; но для сына моего, - продолжала она с смирением в голосе, - если нужно будет поклониться, поклонюсь и я!.. И поклонюсь низенько!

При этих ее словах на лице Захаревского промелькнула легкая и едва заметная усмешка: он лучше других, по собственному опыту, знал, до какой степени Александра Григорьевна унижалась для малейшей выгоды своей.

- Да что же, и я, пожалуй, поклонюсь! - возразил Вихров насмешливо.

Ему уж очень стало надоедать слушание этих наставлений.

В это время дети опять возвратились на балкон. Паша кинул почти умоляющий взгляд на отца.

- Вижу, вижу, домой хочешь! Поедем! - проговорил старик и встал.

Александра Григорьевна тоже встала.

- Ну, полковник, так вы завтра, значит, выезжаете и везете вашего птенца на новое гнездышко?

- Да, завтра!.. Позвольте вашу ручку поцеловать! - И он поцеловал руку Александры Григорьевны.

Та отвечала ему почти страстным поцелуем в щеку.

- Прощай, мой ангел! - обратилась она потом к Паше. - Дай я тебя перекрещу, как перекрестила бы тебя родная мать; не меньше ее желаю тебе счастья. Вот, Сергей, завещаю тебе отныне и навсегда, что ежели когда-нибудь этот мальчик, который со временем будет большой, обратится к тебе (по службе ли, с денежной ли нуждой), не смей ни минуты ему отказывать и сделай все, что будет в твоей возможности, - это приказывает тебе твоя мать.

- Благодарю, Александра Григорьевна, - произнес Вихров и поцеловал у нее еще раз руку; а она еще раз поцеловала его в щеку.

- Ну, проститесь и вы, будущие друзья! - обратилась она к детям.

Те пожали друг у друга руки и больше механически поцеловались. Сережа, впрочем, как более приученный к светскому обращению, проводил гостей до экипажа и, когда они тронулись, вежливо с ними раскланялся.

Когда Вихровы выехали из ворот Воздвиженского, сам старик Вихров как будто бы свободнее вздохнул.

- Да, - произнес он протяжным голосом, - в гостях хорошо, а дома лучше!

- Зачем же, папаша, мы ездим в Воздвиженское? Там очень скучно!.. проговорил почти строгим голосом Павел.

- Ну да так, братец, нельзя же - соседи!.. И Александра Григорьевна все вон говорит, что очень любит меня, и поди-ка какой почет воздает мне супротив всех!

Павел задумался.

- А что, она добрая или нет? - спросил он.

- Добрая, говорунья только, краснобайка!.. Все советует мне теперь, чтобы я отдал тебя в военную службу.

- Отчего же ты не хочешь отдать меня в военную?..

- Да так, братец, что!.. Невелико счастье быть военным. Она, впрочем, говорит, чтобы в гвардии тебе служить, а потом в флигель-адъютанты попасть.

- Флигель-адъютантом быть хорошо!.. - произнес ребенок с нахмуренным лицом.

- Еще бы! - сказал старик. - Да ведь на это, братец, состояние надо иметь.

Павел внимательно посмотрел на отца.

- А мы разве бедны? - спросил он.

- Бедны, братец! - отвечал Михайло Поликарпыч и почему-то при этом сконфузился.

II

КОРОТЕНЬКОЕ ПРОШЕДШЕЕ МОЕГО МАЛЕНЬКОГО ГЕРОЯ