Люди солнца

– Что это значит в нашем случае?

Робертсон взглянул на Тая, и тот сообщил:

– Можно нарисовать на стене, как у меня, большой план имения, мастер. Синим и красным.

– Что это нам даёт?

Робертсон быстро проговорил:

– Пусть шуршат по всему замку и отмечают на этой стене, что обнаружили. Пусть хвалятся, кто сделал больше находок. Так мы хоть будем знать, в каком месте искать их, если исчезнут.

– Разумно. А кто такой этот капитан Гук?

– Капитан Гук?! Да его в любом порту знают!

И Робертсон рассказал мне маленькую морскую историю.

История капитана Гука

Был в старину один замечательный капитан. Это был такой невероятный счастливчик, что все завидовали. Из любых опасностей выходил он весел и невредим. Потому что была у него необыкновенная треуголка. Если впереди показывался пиратский корабль, капитан Гук снимал свою треуголку, внимательно читал, что внутри там написано, радостно кивал, улыбался и оглушительно кричал: «Полный вперёд!!» И горе было тогда пиратам.

Если посреди океана его корабль настигал страшный шторм, и матросы уже молились перед смертью, он снимал свою треуголку, читал что-то внутри, и радостно орал: «Полный вперёд!» И благополучно выводил корабль из шторма.

И боцманы, и шкиперы, и матросы всегда изнемогали от любопытства: что же написано на подкладке его капитанской треуголки? Что всегда посылает такую чудесную удачу, счастье, спасение?

И вот пришёл неизбежный час, когда капитан Гук умер. Перегоняя и отталкивая друг друга, все бросились в его каюту и схватили его знаменитую треуголку. Вывернули её подкладкой наружу и прочитали: «Впереди – нос. Сзади – корма».[5]

Отсмеявшись, я сказал:

– Так значит, если бунт устранить нельзя, к нему нужно примкнуть и возглавить? Благодарю за прекрасную мысль, джентльмены. Тай, рисуй на западной стене каминного зала план имения «Шервуд». Так же, в два цвета, синим и красным. Придумай какие-нибудь загадочные знаки, которые поставь там, где были обнаружены сундуки и бочки. Не будем ничего запрещать, и тогда не утратим доверия.

Высокий длинноволосый Робертсон и маленький, крепкий Тай дружно зашагали к каминному залу. Я подошёл к русским матросам, которые закончили выкладывать каменный цилиндр. На ладонь, примерно, он возвышался над землёй, и в нём уже была установлена немного наклонная дощатая лестница с пятью глубокими ступенями.

Занятно и волнующе было наблюдать, как в подведённый от ручья жёлоб метнулась вода и стала наполнять эту огромную, шагов в шесть в диаметре, бочку. Чудо заключалось в том, что этого крепкого, вечного каменного сооружения сегодня утром ещё не было.

Ощутимо становилось прохладно. Зябко передёрнув плечами, я поспешил в каминный зал.

Огромный муравейник до потолка был набит звонкими голосами, запахами, огнём из камина, гулом шагов, доброжелательным и горячим весельем. Эвелин, заметив меня, поплыла-полетела навстречу.

– Томас, я принесла тебе большую простыню, бельё, головной платок, войлочные тапки. Всё, что перечислил мне Ярослав.

– Где он сам?

– Так вот он, сидит на лавке и ждёт тебя. Говорит, что баня готова.

Надеясь, что суета, увлечённая самой собою, скроет это от всех, я поднял руку Эвелин, изящнейшую узкую руку аристократки, пахнущую уксусом, рыбой, дымом, и несколько раз, от пальцев до запястья, поцеловал. Сладкой болью в сердце ответив на её стремительно хлынувший на скулы румянец, пошёл к Ярославу.

С тихой радостью глядя мне в лицо он, вставая, сказал:

– Что прекрасно – то прекрасно. Именно, что счастливым человек должен входить в баню. Чтобы живым остаться.

– Что-что? – не понял я.

– Пора, Томас! Мужики мучаются, своей очереди ожидая, а мы тут с тобой время тянем!

Быстрым шагом он вывел меня во двор. Было уже здорово холодно, и с темнеющего неба падали сиротливо-редкие снежинки.

Мы вошли в предбанный квадрат, где сидели, действительно с нетерпеньем на лицах, Глеб, Фома и ещё человека четыре. При нашем появлении они торопливо сдвинулись, освобождая и без того достаточное место на лавке. Скинув одежду на эту лавку, мы двое быстро, подрагивая от холода… вошли в ад.

Висел фонарь в углу, и сильно разогретое в нём масло обильно напитывало фитиль, отчего бил он высоким и чадным пламенем. Багровый огонь светил из дверок двух железных печей. И под низким, вспухшим, как росой, смолою потолком клубилось такое пекло, что меня мгновенно потянуло выбежать из него поскорее.

– Садись там! – хриплым, со странным азартом в голосе приказал Ярослав.