Люди солнца

– Но почему такая привилегия?

– А вы знаете, святой отец, какой смысл в самом названии «православие»?

– Нет.

– А мне Иван разъяснил. «Пра» означает «древнейшее, из начала времён». Пра-матерь, пра-родина. Так вот пра-вославие – это «древнейшее, изначальное восславление Бога». Неспроста в день Воскресения Христова… Иннокентий, что?

– Священный огонь, сходящий на Гроб Господень, даётся в руки только православному священнику.

– Вот такой факт.

Снова пришла Омелия и добавила к трапезе новое блюдо.

– Прошу вас, – сказал я, – джентльмены. Кухня моей жены Эвелин. Это больше, чем вкусно.

И англиканец остался у нас жить.

Конечно же, независимо от моего желания или нежелания я должен был это сделать: вечером, когда всё население «Шервуда» стеклось в каминный зал, перед ужином, я встал и громко сказал:

– Друзья мои! Сегодня я должен открыть одну тайну.

Все стихли и приготовились встретить новость.

– Судьба заставила меня открыть её сегодня Иннокентию и священнику из Бристоля, нашему гостю.

Взрослые проявили воспитанную деликатность и не посмотрели, а дети во все глазёнки стали рассматривать сидящего среди нас нового человека. А я продолжил:

– Понятно, что в силу случившегося я имею обязанность открыть эту тайну всем остальным. Когда я пообещал Ксанфии, что больше в «Шервуде» не будут убивать животных, чтобы их съесть, кое-кто подумал, что это такой утешительный обман. А на самом деле вряд ли кто-то всерьёз откажется от мяса. И, чтобы изменить вид мясных блюд, мы с Эвелин пригласили в замок повара французского короля.

Немедленно глазёнки переместили лучики своих взглядов на сидящего рядом с Эвелин Поля-Луи.

– Никакой он не повар. Он просто приятный и милый человек, который полгода находился здесь, в кухне, и читал вслух французские сказки. А Эвелин убеждала всех, что это редкостные кулинарные рецепты, которые она внимательно слушает. Мы сделали это для того, чтобы не ранить кого-то принуждением полного отказа от мясной пищи. Мы сделали это для того, чтобы каждый из сидящих сегодня здесь доказал сам себе, что тело его совершенно без какого-либо ущерба может жить исключительно молочной и растительной пищей. Полгода никто из вас не съел ни крошечки мяса!

Взрослые переглянулись. Дети оживлённо заперешёптывались.

– Теперь, когда тайна открыта, я, как человек, владеющий замком, а стало быть, и отвечающий за всё в нём происходящее, объявляю: в «Шервуде» теперь так будет неизменно и вечно. Никакого мяса. Никакой птицы. Никакой рыбы.

– А как же… – подал голос Носатый, – … паштет из оленины с жарлёзом? Мой нос не обманешь! Этот паштет всегда имел отчётливый запах мяса!

– Рубленный лук, запечённый во взбитых с молоком яйцах, даёт запах, очень похожий на мясной, – ответила ему Эвелин. – Попробуй сам, Иннокентий. Вон – плита. Вон – яйца, лук, молоко, масло.

– Не-е-ет, – привстал Носатый со своего места. – Теперь, когда я знаю, в чём дело с этой королевской кухней, я не смогу… Как жить без ломтя хлеба с хорошим куском окорока на ужин?

– Но тогда как поступить? – спросил его я. – Ни ради тебя, ни ради кого-то другого, мы ни одно из живых существ убивать не станем.

– Да что тут сделаешь, – Носатый тяжело осел на скамью. – Видно, придётся мне уезжать из «Шервуда». Искать работу в Бристоле, в порту. Я не могу без мяса жить, братцы!

– Вольному – воля, как говорит Иван, – твёрдо сказал я ему. – Со своей стороны, Иннокентий, я сделаю всё возможное для наиудобнейшего устроения твоей жизни. Могу, если захочешь, купить табачную или книжную лавку. Чтобы тебе не зависеть от прихотей работодателя. Или даже выделю достаточное денежное содержание, если ты захочешь изучать науки или, скажем, писать стихи, или же красками на холсте рисовать. И дом куплю в Бристоле, если встретишь и полюбишь женщину, с которой вознамеришься создать семью.

В ту минуту Носатый ничего не ответил. Но утром, попросив у меня уединённого разговора, он, взяв «начальную» сумму для устроения своей новой жизни, покинул замок. И грусть от расставания с человеком, к которому я успел сильно привыкнуть, совершенно растворилась в радости от осознания Благоволения Божьего: больше «Шервуд» по этой причине НЕ ПОКИНУЛ НИКТО.

И вот в состоянии такого радостного воодушевления, я исполнил недавно задуманное. Когда гранильщик алмазов сообщил, что выполнил мой заказ, я, вновь перед ужином, попросил внимания и тишины. Встав из-за стола, я торжественно произнёс:

– Ксанфия! Подойди ко мне, щебетунья!

Она, перебросив через скамью костылёк, привычно оперлась на него, привычно погладила сидевшую рядом с ней на лавке красную курицу и в радостном удивлении ко мне приковыляла. Я взял со стола, из ларца, приготовленного гранильщиком, и торжественно навесил ей на тонкую шейку шёлковую ленту с квадратиком из полированной стали и плоской золотой накладкой на нём. На сверкающем жёлтом поле крохотными рубинами было выткано маленькое крылатое сердце.