Айона привыкла к словесным оскорблениям – темной стороне ее растущей известности. Она повернулась к обидчикам лицом, переложила сигарету в левую руку, а правую неспешно подняла и показала им средний палец. Это было все равно что плеснуть бензина в огонь.
Она не помнила, как очутилась на проезжей части. Зато помнила холодный, жесткий асфальт под щекой и удары, дождем сыплющиеся на спину и живот. В челюсть ее тоже били. Айона свернулась в тугой клубок, плотно зажмурилась и пожелала, чтобы все это закончилось. Память приносила ей звуки расстегиваемых молний на ширинках и тяжелый аммиачный запах мочи, льющейся на нее под взрывы хохота. И влажное тепло, когда моча впитывалась в платье, взятое ею напрокат из модного дома Кристиана Лакруа.
Потом она услышала крики Би. Айоне отчаянно хотелось сказать любимой, чтобы та не приближалась к этим жеребцам, но рот был полон крови, в которой плавал выбитый зуб. Кажется, ей вывихнули челюсть.
– Подонки, я уже вызвала полицию! – кричала им Би. – Оставьте ее!
И они оставили, но предварительно наговорили ее дорогой, прекрасной Би такого, что даже подсознание Айоны не решалось это повторить.
Би опустилась перед нею на колени. Видя, что Айона упирается щекой в холодный асфальт, она подложила ей под щеку свои ладони. Умница Би знала: до приезда «скорой» пострадавшего ни в коем случае нельзя перемещать. Видя, как Айону трясет, она просила у прохожих одолжить плащ. Когда ехали в больницу, Би держала ее за руку и нашептывала утешительные слова, а медики уже кололи Айону чем-то, снимающим боль и выводящим из реальности.
– Я же тебе говорила, как вредно курить. Говорила? – допытывалась Би, гладя ее по волосам.
Айона попыталась рассмеяться и тут же провалилась в никуда.
Тогда она тоже ушла из журнала. Айона боялась снова открыто появляться на публике, стараясь держаться в тени. Но в журнале с нетерпением ожидали ее возвращения. Ей каждый день присылали цветы и открытки. К ней ездили сотрудники, умевшие убеждать, и обещали повышение зарплаты и всевозможные бонусы. После случившегося им с Би выделили служебный автомобиль и вменили в обязанность водителю Даррену привозить их и отвозить обратно. Его роскошный «мерседес-бенц» с салоном, отделанным кожей, был уютным коконом, где им ничего не угрожало.
И конечно же, это Би поставила Айону на ноги, в прямом и переносном смысле.
– Дорогая, если ты сдашься, они победят, – говорила ее любимая. – Они хотят, чтобы мы забились в норку, поэтому мы встанем во весь рост. Они хотят, чтобы мы исчезли с глаз долой, но мы будем у всех на виду. Им нужно, чтобы мы молчали, а мы будем кричать во весь голос. Они требуют, чтобы мы сдались, но мы должны сражаться.
И они сражались. За одинаковый возраст согласия, за отмену запрета геям служить в армии и отмену 28-й статьи[14]. Они участвовали в маршах ЛГБТ-сообществ и кампаниях по легализации однополых браков. Сражение с никотином Айона тоже выиграла. С тех пор она больше не курила, в основном из-за проволочной шины на челюсти, которую была вынуждена носить несколько недель.
Но сможет ли она сражаться сейчас? И с каким врагом? С матушкой-природой? С неумолимым ходом времени? Со своим предательским, стареющим телом?
Эту проблему не решить обращениями к членам правительства и маршами перед зданием парламента, раздачей листовок и сбором подписей под петициями. Айона сознавала: она столкнулась с неразрешимой проблемой. Ей самой не справиться, а рассчитывать на помощь ее дорогой, бесстрашной Би уже не приходится.
Санджей
Вроде бы совсем обычное утро, каких в его жизни было предостаточно. И в то же время – совсем непохожее на остальные.
Начать с того, что он пришел на станцию позже, чем обычно, и путь его сегодня лежал не на север, а на юг, мимо станций, находившихся южнее Нью-Малдена. Это были Беррилендс – станция с обманчиво красивым названием[15], поскольку вместо ягодных полян там находились очистные сооружения, и еще несколько более привлекательных мест, включая Сербитон. Пассажиры в вагоне тоже были совсем другими. Никаких деловых костюмов и напряжения на лицах. Все были одеты так, как им удобно, и радовались выходному. Никто не пытался одергивать многочисленную шумную ребятню. Эти люди ехали отдохнуть на целый день. Вечером они вернутся по домам.
Санджей всегда боялся опоздать. Наверное, этот страх заложил в нем отец, который вечно в последнюю минуту объявлял, что забыл нечто очень важное. Воспоминания о школьных годах Санджея изобиловали такими сценами: папа лихорадочно возвращался в дом, а все семейство дожидалось его в машине, где мама не сводила глаз с циферблата часов. В результате они всегда опаздывали: на свадьбу, футбольный матч или школьное торжество с раздачей призов. Поэтому сегодня Санджей сел на более ранний поезд и, естественно, не увидел в вагоне никого из своих знакомых попутчиков.