Люди разбитых надежд

Наиболее тяжелым в этой истории был период, когда я начала вспоминать подробности. Помню, как ехала в машине с тем мужчиной, моего сына на заднем сидении, пристегнутого в кресле безопасности. Когда я поглядывала на него, он ясно улыбался, думая, что это приключение. Так должно было быть. Мамочка никогда не поднимала его в это время.

Я не помнила многих деталей, но со временем все восстановилось. Это началось как увлечение. Этот мужчина поддерживал нас в трудные моменты, и я решила убежать с ним. Этот поступок сломал меня. Я не знаю был он совершен сознательно или бессознательно. Каждая деталь преследовала, вина тяжело угнетала. Я ненавидела себя за то, что сделала своему мужу, ребенку и другим, кто пострадал в этой истории.

После выписки из больницы я пошла к мужу и молила его о прощении. Я стремилась, чтобы бы он понял, почему я вела себя так безответственно и бестолково. Но это было напрасно. Хотя я всегда была верной женой и хорошей матерью, я поняла, что наша супружеская жизнь закончена. Мы говорили, как чужие, будто никогда не имели ничего общего.

Дело развода-опекунства двигалось, пока я находилась в больнице. Поводом было нарушение супружеской верности. Конечно, я знала об этой юридической норме. Но, находясь в больнице, я заблудилась в фантазиях, моя жизнь вне ее границ существовала в другом мире, далеком от реальности. За это время я видела своего мужа один раз. Он привел агента по имуществу, чтобы договориться о продаже дома. Я смеялась над их шутками вместе с ними так, будто я была на сцене и мы разыгрывали пьесу. Я не совсем понимала, что происходит.

А наши друзья понимали. Многие поддерживал меня в это трудное время, кто-то держался в стороне. Эмоции все больше нарастали. Наш развод был очень противоречивым.

Я никогда не забуду, какой одинокой чувствовала себя. Я боялась верить кому-нибудь, говорить с кем бы то ни было по причине угрозы неожиданных последствий. Я стала молчаливой… похороненной в тишине, отягощенной ужасом.

Я потеряла все. Муж, сын, дом, остатки достоинства — все пропало. Я возлагала надежду на доброту других. Я не знала, куда податься. Как когда- то любимую, но уже поломанную игрушку, меня теперь забросили в дальний угол кладовки.

Подруга и ее муж были так добры, что приютили меня у себе, когда я впервые выписалась. Оттуда я переселилась к санитару из больницы (хоть это и было достаточно неэтично, но я думаю, он пожалел меня), и, наконец, смогла вернуться к моей маме, которая самая еще не совсем выздоровела.

Я посещала своего сына как можно чаще. Мне позволили свободно приходить к нему, временами я даже оставалась ночевать. Все проявляли доброжелательность — очень сдержано, но, тем не менее, я им верила.

С замешательством я наблюдала, как разные люди пеленали и кормили мое дитя, но я боялась вмешиваться. Я терпеливо ждала того момента, когда мы с ним оставались вдвоем и я смогу кормить и ласкать его. Ревность грызла меня, но я боялась последствий, и из-за этого не сопротивлялась. Мне хотелось встать и крикнуть им, что он мой. Но от той, которой я была раньше, остался только мышонок.

Я хотела, чтобы мы с мужем вернули время, вернулись с нашим сыном к жизни, которой жили когда-то. Я таки надеялась переубедить его, что это было бы справедливо. Множество раз я плакала и просила у него прощения. Обещала никогда не «сходить с ума» снова. Но те мольбы были напрасны. Они только ухудшали дело.

Я должна была возобновить свои отношения с сыном. В больнице я пробыла так долго, что, когда вернулась, он, казалось, не знал, кто я такая. Он был еще малыш, немного старше годика. Он должен был научиться узнавать меня снова — истинный подвиг при таком количестве мам вокруг. Как я ненавидела уходить от него! Я брала такси, чтобы вернуться от свекрови к маме и на обратном пути не могла сдержать слезы. Я старалась выглядеть спокойной, но это было невозможно. Водители такси начинали расспрашивать, но, в конце концов, оставляли это и везли меня в тишине, позволяя мне искать утешения в одиночестве моих собственных мыслей. Все казалось безнадежным.

Где-то в это время я решила бороться против установления опекунства. Я была наивна, преисполнена надежд и безосновательного оптимизма. Почти иллюзорного. Я нашла адвоката и начала собственное дело. В результате я была ограничена определенными днями для посещения сына и потеряла возможность свободно видеться с ним.