Алексей Васильевич Чебрак принадлежал к могучему международному ордену ученых-генетиков. Наука, любое ее направление, может по-настоящему развиваться лишь под определением «международная», все другие деления — русская, немецкая, французская, американская, аргентинская, урюпинская, рязанская — это еще не наука в цельнокупном понимании, а введение в нее. Алексей Васильевич Чебрак, русский, был признан миром генетики гением и поэтому находился под опекой самого мощного силового подразделения России УЖАС — Управление по жизненно актуальным ситуациям, которое, в свою очередь, являлось русским филиалом Мирового охранного агентства гениальных ученых — МОАГУ, финансируемого всеми без исключения странами мира, независимо от строя и идеологий. На счет МОАГУ деньги шли всегда и ото всех вот уже около семидесяти лет. Так что все разделения на разные страны, лагеря, мировоззрения и нации чистейшей воды фикция, анестезия для толпы и национального сознания. Большие Дяди уже давно договорились: мир должен быть единым и устремленным к одной цели — бессмертию. Мир обычных людей, как навоз для роз, служит для кристаллизации из своей среды гениев, а гении; как известно, служат только Большим Дядям и их целям…
Штаб-квартира МОАГУ находилась в горах Тибета, и правительство Китая отлично знало, что МОАГУ, как и швейцарские банки, неприкосновенно в любой ситуации. Наш УЖАС находился в Ясеневе-2, но. в виде самостоятельной, хотя и неизвестной стране, мощной структуры…
Когда УЖАС обнаружил, что Алексей Васильевич Чебрак гений и вместе с тем шизофреник — обычное профессиональное заболевание гениев, как язва желудка у водителей-дальнобойщиков, — то вместо обычной многочисленной охраны было решено не только охранять придурочного ученого, но и следить за тем, чтобы его больные, иногда и жуткие, фантазии воплощались в жизнь, это положительно влияло на качество основной научной работы. Если бы Чикатило был гением в области практической науки, то УЖАС всячески содействовал бы его больным желаниям, и вряд ли бы мы узнали об этом… К счастью, Алексей Васильевич был более приемлем на шизанутом уровне. Его лишь изредка посещал Глассик, с которым он предпочитал общаться один на один. Глассик всегда выходил из какого-либо зеркала, его появление нельзя было предугадать, и входил прямо в Алексея Васильевича, вместе со своими причудами и желаниями…
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
Глория Ренатовна Выщух вздрогнула и во второй раз. Она боязливо посмотрела на окно, но ничего не увидела. Шестой этаж девятиэтажного дома не располагал к подсматриванию в окно с той стороны, где не было балконов. При росте сто девяносто сантиметров Глория Ренатовна имела пугливую натуру, длинные ноги, живописные ягодицы, пышное и манящее лоно, головокружительную талию и роскошный бюст — захватывающие дух возвышенности упругих, по-девичьи целинных грудей, что само по себе являлось оптическим обманом. Груди Глории Ренатовны уже гладила — и даже мяла — мужская рука. При росте сто девяносто сантиметров весила Глория Ренатовна восемьдесят девять килограммов, и поэтому ее вышеназванные формы были жизнеутверждающими, притягательными и напрочь несопоставимыми с безжизненной «воблистостью» подиумных женщин товарной ориентации, более напоминающих прекрасно упакованные продукты питания, чем то, что называют женщиной.
Глория Ренатовна вздрогнула еще один раз и окончательно проснулась. Она встала с постели и потянулась, подняв руки вверх и слегка выгибаясь, смачно и как-то беззащитно зевая. Во всех этих движениях было столько плоти и грации, что солнце — это оно подсматривало в окно — замерло и навсегда осталось возле окна в спальню Глории Ренатовны, любуясь ее голым и абсолютно индивидуальным телом.
Солнце осталось, но Глория Ренатовна, накинув халат и привлекая к ногам тапочки, ушла. Ей надо было выпить кофе и совершить все остальные наполняющие утро действия. Сына, как всегда, не было дома. Еще вечером он позвонил и сказал, что останется ночевать у друга.
— Надеюсь, сынок, ты не гомик? — спросила у него Глория Ренатовна.
— Нет, что ты, мама, друга зовут Лена, ей семнадцать, и она дочь твоего бывшего одноклассника Шведова Олега Петровича, преподавателя музучилища.
— Славик, как тебе не совестно?! — воскликнула Глория Ренатовна. — Оставь ее в покое, она хорошая девочка.
— Мама, — укоризненно проговорил сын. — Насчет «хорошая» — согласен, но не девочка же?
— Во всяком случае, не мальчик, — отпарировала Глория Ренатовна и, перед тем как повесить трубку, сердито добавила: — Эти сучки тебя до добра не доведут. Чтобы завтра был дома…