– Тебе больше некуда было смотреть? – рассердилась Тамар.
– А я и не смотрел. Я просто заметил.
– Сарибек!
– Я уже семьдесят пять лет Сарибек. А толку?
– Какой толк от бестолкового?
– Уй, завела шарманку. Обиделась?
– Да ты меня еще обиженной не видел! Так что не нарывайся!
Тамар быстро обвязала голову косынкой, затолкала под причудливый узел седые косы, встала, отряхнула юбки. Демонстративно отвернулась. Платок – старинный, легкий, с длинной шелковой бахромой – струился двумя крыльями по ее спине. Часовщик хотел что-то еще добавить, перевести все в шутку, но не решился – по воинственной позе Тамар было ясно, что разговаривать с ним она не намерена.
– Нани, – вниз по тропинке, размахивая авоськами, летела Девочка, – я твой жакет тоже подобрала!
– Молодец, – Тамар забрала у правнучки припасы, – ну что, сильно испугалась?
– Ага, сильно. Думала – Сето меня в пропасть скинет!
– Пойдем снова твой страх снимать.
– Не пойду я больше страх снимать! Не хочу к знахарке!
– Можно подумать, тебя там ногами били!
– Нани, она такая страшная, даже страшнее, чем ведьма из сказки «Гензель и Гретель».
– Скажешь тоже…
Они тронулись в путь, впереди вприскочку летела Девочка, следом семенила Тамар. Девочка убегала, потом возвращалась, цеплялась за платье прабабушки, заглядывала в глаза – словно каждый раз хотела убедиться, что она рядом. Щебетала неустанно, звонко смеялась. Тамар отвечала сдержанными короткими фразами. Скоро их голоса перекрыл грохот из ущелья – Тавуш сегодня была особенно громка и многоводна. Видимо, где-то высоко в горах, разморенный жарким солнцем, сошел очередной ледник и, подминая под себя камни и деревья, ринулся вниз – в долины, туда, где петляла серебристой змейкой маленькая речка.
Часовщик наблюдал, как скрываются из виду Тамар и ее правнучка. Тамар иногда останавливалась, переводя дыхание, хваталась то за сердце, то за левый бок, а Девочка бежала впереди, волосы развевались на ветру, мелькали коленки и локти – худенькие, острые, и столько было в ней трогательности и беззащитности, что хотелось обнять, прижать к груди и не отпускать.
Скоро они скрылись из виду, ребенок и пожилая женщина, осталась лишь узкая тропинка – рыжая, каменистая, в охровых подпалинах – долгая отметина на плече угрюмого Хали-кара. Кофе давно уже остыл, подменив свой маслянистый блеск седой патиной, потухла трубка, а часовщик все стоял, облокотившись о перила балкона, и наблюдал ущелье.
Знахарка Забел
Девочка не обманывала – старая знахарка действительно была страшна как смерть – горбатая, кривоногая, угрюмая. Длинный крючковатый нос, ввалившиеся темные глаза, быстрые и кусачие от шершавой кожи узловатые пальцы.
– Принесла? – спросила она вместо приветствия.
– Принесла. – Тамар развернула бумажный сверток, продемонстрировала кусок телячьей вырезки. – Пойдет?
Знахарка не ответила. Она поднесла мясо к лицу, быстро, по-собачьи, обнюхала его.
– Свежее.
Девочка, вцепившись в рукав прабабушки – когда держишься за взрослого, не так страшно, рассматривала знахарку во все глаза.
– Не бойся, – каркнула та, – я не причиню тебе вреда. Пойдем. Ты только ничего тут не трогай.
Она толкнула тяжелую деревянную дверь, прошла в темную прихожую.
– Не пойду, – зашептала Девочка.
– Она тебе поможет, – успокоила ее Тамар, – не бойся. Пошли.
Девочка потянулась к замысловатой металлической ручке, чтобы прикрыть за собой дверь.
– Не трогай, – не оборачиваясь, проскрипела знахарка. – Сказано было – ничего не трогать.
В прихожей стояли какие-то сундуки – небольшие, но из цельного дерева, в насквозь проржавевшей металлической облицовке. Длинный коридор, ведущий к гостиной, утопал в полумраке – окна были плотно занавешены темной тканью. Гостиная слабо освещалась двумя большими старинными лампами. И пахла – керосином и пылью. Мебели было очень мало – тяжелого темного дерева ларь и стол с тремя разномастными стульями. На стенах висели пыльные пучки сушеной травы, старые медные подносы, какие-то пожелтевшие от времени портреты в темных рамках. Девочка попыталась рассмотреть один, но быстро отвела взгляд – с портрета на нее глядела седая старуха с недовольно поджатыми губами. Огромный, занимающий половину комнаты ларь был до половины наполнен какими-то свертками. Каждый сверток был тщательно, крест-накрест перевязан бечевкой. Напротив дверей в гостиную торчала поставленная на попа крышка ларя. Девочка поежилась – точно так у порогов выставляли крышки гробов, если в доме оплакивали покойника.
Знахарка взяла со стола третью лампу, зажгла фитиль – тот задымился, зачадил, замигал неровным светом. По стенам заплясали быстрые нечеткие тени.
– Сглаз? – подала голос Тамар.
– Нет. Керосин плохой. – Старуха села на стул, похлопала рукой по сиденью второго, обратилась к ребенку: – Иди ко мне.
– Ты не уйдешь без меня? – шепнула прабабушке Девочка.
– Конечно нет! Как я могу без тебя уйти?