Люди и кирпичи. 10 архитектурных сооружений, которые изменили мир

Вера по-прежнему остается мощным двигателем оппозиционного вандализма, о чем свидетельствуют разрушенные мечети Мали. На момент написания этой главы политическая обстановка в стране (когда-то в равной мере обласканной неолибералами, гуманитарными организациями и поклонниками Запада) являет собой полную неразбериху. После военного переворота 2012 года почти всю северную часть Мали захватили при помощи оружия, полученного после падения режима Каддафи в Ливии, исламистские группировки и сепаратистски настроенные кочевники-туареги. За этот период, как неоднократно сообщалось в новостях, разрушению подверглись многие суфийские усыпальницы и захоронения – по некоторым подсчетам, свыше половины по всей стране. В Мали, где большинство мусульман относится именно к суфистам, эти усыпальницы имеют огромное значение, поскольку в суфизме святые и особо набожные личности обладают более тесной связью с Аллахом, чем простые смертные, поэтому при посещении усыпальницы или мавзолея, посвященного святому, у него можно попросить заступничества. В Тимбукту, носящем неофициальное название Города 333 святых, суфийских усыпальниц хватало в избытке, однако во время беспорядков 2012 года многие из них сровняли с землей, а два мавзолея при Джингереберской мечети крушили кирками.

Беспорядки вызвали бурную реакцию иностранной прессы – как было и после взрыва талибами бамианских статуй Будды в Афганистане. Выдвигались предположения о связях повстанцев с «Аль-Каидой». На самом же деле связи между афганскими иконоборцами, террористами Бен Ладена (в основном направлявшими свои иконоборческие усилия против Запада) и малийскими повстанцами довольно призрачны. Единственное, что их точно объединяет, – нелюбовь к памятникам. Самопровозглашенный глашатай исламистской группировки Ансар-ад-Дин, занявшей Тимбукту в ходе беспорядков, заявлял: «Нет никакого мирового наследия. Его попросту не существует. Неверным нечего вмешиваться в наши дела»{77}. Культовые мишени выбираются отчасти для того, чтобы компенсировать относительную слабость атакующей группировки, а внимание, которое удается привлечь подобными действиями, подтверждает правоту организаторов акции: жизни малийцев (или афганцев) ничто по сравнению со знаменитыми камнями. Тем самым разоблачается лицемерие западных правительств, которые нисколько не заботились об исламской архитектуре, бомбя ближневосточные города, а также негуманность пропагандируемых западными либералами «общечеловеческих ценностей», которые нужны лишь для оправдания бесцеремонного вмешательства бывших колониальных правителей.

Однако иконоборчество в Мали было не столько посланием Западу, сколько политическим заявлением, с одной стороны, призывающим сторонников, а с другой – нацеленным на дискредитировавшее себя малийское правительство, от которого повстанцы намерены отречься. Взамен они собираются насаждать «очищенный» ислам, но, как замечает историк Эмили О’Делл, «разрушая могилы и уничтожая покоящиеся в них тела как идолов – лишний раз убивая уже убиенных, – Ансар-ад-Дин предает собственные убеждения, поскольку вступает в политические и религиозные отношения с теми же самыми кумирами и идолами»{78}.

В последние годы мусульманским памятникам немало доставалось и от представителей другой веры: в частности, от христиан в бывшей Югославии, где во время жестоких войн 1990-х были разрушены почти все османские мечети XVI века, а также от индусов в Индии, где в 1992 году была уничтожена 430-летняя мечеть Бабура, – вспыхнувшие в ответ беспорядки унесли жизни свыше 2000 человек. Отрекаясь от исламского прошлого собственной страны, эти иконоборцы пытались отнять у мусульман право жить в ней в настоящем. И хотя за уничтожением памятников часто стоят религиозные мотивы, в XX веке в коммунистических государствах большой размах приобрело и атеистическое иконоборчество, целью которого был переворот в массовом сознании, переход от веры к материализму. В 1931 году Сталин взорвал крупнейший в России собор – московский храм Христа Спасителя, чтобы на его месте построить Дворец Советов. Собор XIX века, выстроенный во славу царского режима, в архитектурном отношении не был особенно примечателен – никакого сравнения с пестрой мозаикой куполов Василия Блаженного, поэтому его уничтожение, в принципе, не было невосполнимой утратой, однако для Православной церкви оно оказалось сильным ударом.