— Да как ее улан этот бросил.
Иржи еще раз рассмеялся, а старушка расстроилась.
— Ой! Что-то не то сказала... И ничего у них не было!
— Откуда знаешь?
— Знаю, и все тут.
— Ладно, не горюй. Как надумаю жениться, позову тебя в свахи.
Каталина вдруг испугалась.
— А вот этого не надо.
— Почему?
— Доля у меня такая. Одни несчастья приношу, — грустно сказала Каталина. — А тебя я люблю, непутевый.
— Вот, любишь и ничего страшного не случилось, — сказал Иржи. — Видишь? Я все живой да живой. И нога не ломалась.
Каталина пристально посмотрела на него красными запавшими глазками и вздохнула.
— Тебе в жизни много будет везти, Иржик. Но и напастей не оберешься. Не раз по лезвию идти придется. И смелость потребуется, и глаз верный, и рука твердая. Но главнее всего добро. Не скупись на добро, Иржик. Добро, оно отзовется. Кто бы чего про это ни говорил, отзовется. А меня вспомни при случае, хорошо? Иржи после этих слов так и окатило. Вроде как из ушата на пороге бани.
— Да ты чего, Каталина? Помирать собралась? Эй, что стряслось?
— Ничего пока не случилось, голубчик. Только бродит беда около нас, верь мне. Большая беда. Вокруг деревни так и бродит.
Иржи оглянулся. Вокруг Бистрица зеленели поля и леса, пели птицы. Добросовестно светил Эпс, погода уже третий день как установилась; лишь изредка пробегали короткие теплые дожди.
— Да пустые страхи. Брось ты это! Каталина улыбнулась, но глаза ее заблестели.
— Хорошо, Иржик. Я брошу, брошу. Только вспомни меня, если чего. Никого у меня больше нет, понимаешь?
— Да вспомню, вспомню, — с томлением сказал Иржи. Ему хотелось, чтобы разговор этот надрывный побыстрее
закончился. Так не хочется думать о смерти, когда еще и девятнадцати не исполнилось.
— Только ты живи уж подольше Каталина, а?
— Разве от нас это зависит, Иржик, — вздохнула она. — Ладно, иди. Видно, пора уж. И мне пора, да и тебе... Что на роду написано, то и исполнится.
— Не грусти, — сказал Иржи. — Я тебе вечером по хозяйству чего-нибудь починю. Ворота вот подправлю.
— Ворота? Ах, ворота... Хорошо бы, — ответила Каталина. Думала она о чем-то другом.
Стадо уже миновало церковь, следовало поторапливаться. Но у дома учителя Иржи поджидала засада.
— Почему за книжками не заходишь? — спросила Анхен.
— А весна же на дворе.
Анхен подняла выщипанные бровки.
— Верно подмечено. Только при чем тут весна? Иржи придал своему лицу туповатое выражение
— Так ведь коров пасти надо. На то и весна.
— А-а, вот для чего тебе весна требуется.
— Ну да. Коровы откормиться должны.
— А чего ж ты тогда третьего дня проспал?
— Прямо уж и проспал. Чуть-чуть опоздал.
— Проспал, проспал. Ночами-то что делаешь?
— Да так. Край родной изучаю.
— О! А с кем?
— С путеводителем, — буркнул Иржи.
— Меня лучше возьми. Интереснее получится. У меня знаешь какой путеводитель?
Иржи покраснел. Анхен довольно расхохоталась.
— Стой! Ты куда?
— Туда.
— Нет, не туда. Держи, путешественник. Она протянула ему синий томик.
— А что это?
— «Нравы муромские». Мемуары барона фон Обенауса, посла их высочества.
Иржи не смог больше удерживать туповатое выражение.
— Ого! Откуда?
— Из Юмма, вестимо. Отец привез.
— Спасибо.
— Спасибом не отделаешься. Вот тебе щечка.
— Нельзя.
— Отчего же? Я тебя не съем.
— Мама не разрешает.
— Ах ты мой послушненький!
С неожиданной силой Анхен притянула его к себе и шумно, на всю улицу, чмокнула в губы. Черт в юбке, подумал Иржи. Язык-то зачем просовывать? Хорошо еще, что забор между нами...
— Вечером увидимся, — пообещала Анхен.
Иржи тут же придумал маршрут в обход учительского дома. Отвернувшись, он свистнул, щелкнул кнутом и независимо зашагал своей дорогой. И тут зашумело в голове. Путеводитель. Что, если в самом деле попробовать? От этого не умирают, кажется. А о том, что будет потом, знает кот с хвостом... Только вот любопытство приводит ко всяким передрягам, особенно по ночам. Да-с, бывает такое. С теми, кто маму не слушается.
Коровы нехотя вступили в холодную воду. Перебежав Быстрянку по камешкам, Иржи остановился на берегу. Он не мог понять, почему опять гонит стадо по ложбине Говоруна, в обход Замковой горы, мимо столь памятного обвала. Конечно, на плоскогорье травостой получше, чем на других пастбищах, и за два предыдущих дня коровы на правом, равнинном берегу Быстрянки не слишком насытились. Хозяйки уж начали ворчать, что молока мало.
Но была и другая причина. Той странной ночью Иржи испытал два равных по силе чувства — жуткий страх и жгучее любопытство. И если страх понемногу улетучивался, то любопытство со временем лишь разгоралось.
Пройдя вдоль оврага до места обвала, Иржи остановился. Лаз, через который они с Иоганном проникли в подземелье, снизу не виднелся. Поколебавшись, Иржи все-таки не выдержал, полез по уже зеленевшей свежей травкой осыпи.