Папа приглашает всю семью в здание суда Годеги, чтобы засвидетельствовать бумаги о получении наследства. Несмотря на то, что здание суда довольно маленькое, в нем располагается и полицейский участок: единственный
Папа закрывает глаза и внимательно слушает, как чиновник зачитывает завещание. Когда тот упоминает имя Энцо, Доменик наклоняется к папе и говорит, что тот уже подписался под получением своей части наследства. Папа кивает. Мне становится ясно, что трудные отношения с братом все еще тревожат его. Их размолвка и ссора все еще загадка для меня. Папа миролюбивый, спокойный человек. Как он может так сердиться на своего брата? В конце процедуры чиновник встает и целует папу в обе щеки – оказывается, со стороны папиной матери он его третий кузен.
Мы провели на ферме уже десять дней, и теперь думаем, как продолжить путешествие. Мне хочется провести несколько дней в Венеции, поэтому мы с Розмари изучаем путеводитель. Мы собираем вещи на неделю. Не так-то просто стирать одежду под палящим солнцем, развешивать ее на веревках и отпаривать в прессе размером с дверь. Но нам не приходится выбирать.
Перед самым отъездом мне доставили посылку от Джона. Она из «Бонуит Теллер»[54] и была отправлена за неделю до нашего отъезда в Италию.
– Невероятно, он выбросил кучу денег! – смеясь, говорит Ро.
Я открываю коробку и достаю маленькую диадему: ободок, инкрустированный стразами и украшенный белыми атласными розами с листочками из бледно-зеленого бархата.
– Как изящно! – взвизгивает Ро.
На карточке написано:
– А он и в самом деле принц!
– Я и не сомневалась, – говорю я и убираю диадему в коробку.
Большинство итальянцев берут отпуск в августе, поэтому приходится торговаться, чтобы нас подвезли до железнодорожной станции в Тревисо. Папа договаривается с таксистом, сетуя, что он запрашивает такую же цену, что мы заплатили за перелет из Америки. Но, отправившись в путь, мы благодарим папу, потому что наш водитель нянчится с нами, как с детьми. Мы с Розмари прекрасно это понимаем, пробиваясь сквозь пробку на мосту Риалто, который ведет в Венецию. Розмари показывает на гондолы, которые проплывают под мостом. Водитель останавливается на Сан-Марко и показывает нам дворец Дарио. Его фасад выложен мозаикой из разноцветного мрамора. Вот уж не думала, что на свете бывает мрамор таких оттенков: красный с бирюзовыми прожилками, золотой с белым, зелено-оранжевый. Узор выполнен в византийском стиле, каждая частичка с тщанием вырезана и подобрана. В путеводителе написано, что Венеция была центром мировой торговли. Сюда приезжали все, от Африки до Дальнего Востока, и влияние различных культур очевидно.
–
–
– Вы из Америки? – протягивая руку за фотоаппаратом, спрашиваю я.
– Да, – говорит он по-английски, вставая рядом с женой. – Вы тоже?
– Наконец-то, хоть кто-то свой! – позируя, из-под своей широкополой шляпы говорит его жена. Ей около пятидесяти лет, она высокая и худощавая. Белокурые волосы заплетены в длинную косу. У нее аристократическая красота, голубые глаза и высокий лоб.
– Я тоже рада повстречать земляков, – говорю им я и делаю снимок. – Мы жили за городом. Я Лючия Сар-тори, а это моя невестка Розмари.
– Я Арабел, а это мой муж Чарли Дрескен.
Чарли примерно одного возраста с Арабел, но внешне он полная ее противоположность: среднего роста, коренастый, с рыжими волосами и бородкой.
Чарли берет у меня фотоаппарат и спрашивает:
– Откуда вы?
– Из Нью-Йорка. Гринвич.
– С Коммерческой улицы! – прибавляет Po.
– Мир тесен, – улыбается Чарли. – Мы с Лонг-Айленда.
– Серьезно? – спрашиваю я. – Мы с моим женихом строим дом в Хантингтоне.
– О, Хантингтон просто замечательное место! – говорит Арабел.
– Там строят такие роскошные дома. Где ваш жених работает?
– Он предприниматель. Возит разные вещи в страну, – объясняю я.
– Где вы остановились?
– В «Паван-пансионе» на площади Сан-Марина, – читает вслух в нашем путеводителе Розмари.
– А мы в «Джудекке». Признаться, мы собирались пообедать. Не хотите к нам присоединиться?
– С удовольствием! – соглашаюсь я.
– Тогда встречаемся в фойе отеля в два, – записывая наш адрес, говорит Арабел.
Мы с Розмари в таком восторге, что почти бежим по улицам в поисках «Паван-пансиона», чтобы переодеться.