Лючия, Лючия

Мы с Джоном не говорим друг другу ни слова до самой Коммерческой улицы. Я сижу совсем близко к нему, он обнимает меня и каждую минуту наклоняется ко мне, чтобы поцеловать. Искусство разговора на деле оказывается совсем не искусством; истинное искусство – это молчание. Когда он останавливает машину около моего дома, я приглашаю его зайти.

– Они будут так счастливы за нас. Мы должны поднять тост за нашу помолвку, это традиция! – целую я Джона в щеку. – Ты женишься на итальянке. Мы пьем за все, будь то даже день стирки белья!

Джон смеется:

– Хорошо, согласен, сегодня ты за главную.

– Да, и попрошу тебя не забывать об этом.

Мы поднимаемся по ступеням крыльца, которые, кажется, изменились. Нет, это я стала другой, и изменилось мое восприятие мира. На этих ступенях я играла, когда была девчонкой, но теперь мне ясно, что совсем скоро мне придется покинуть отчий дом. Мое место рядом с Джоном.

– Мама? – зову я, когда мы входим в прихожую.

– Она на кухне, – говорит папа из гостиной.

Я бросаю свою сумку на скамью, беру Джона за руку и веду его в гостиную.

– Вы ужинали? – спрашивает папа, выглядывая из-за газеты. Потом он смотрит на часы. – Уже поздно. А вы, наверное, только обедали.

– Я не голодна, пап, – говорю я.

– Как вы поживаете, сэр? – спрашивает Джон, наклоняясь к папе, чтобы пожать ему руку.

– Прекрасно, – отвечает папа. – А вы?

Мама входит в комнату:

– О, вы дома. Сделать вам сандвичи или еще что-нибудь?

– Нет, мама, спасибо. У меня – у нас – для вас новость.

Мама понимает, что я собираюсь рассказать, но она пытается сдержать свой восторг, чтобы дать мне сообщить новость.

– Джон попросил меня стать его женой, и я согласилась.

Мама вскрикивает и подбегает к нам, обнимает нас и целует меня в обе щеки. Пока она сжимает меня в объятьях, я смотрю из-за ее плеча на папу. Он уставился в пол.

– Как здорово! Здорово! – говорит мама. – Поздравляю! Антонио, доставай бокалы. Нужно это отметить!

– Что я тебе говорила, – подмигиваю я Джону.

Папа встает и уходит на кухню. Возвращается с бокалами и бутылкой портвейна. Потом наливает вино и протягивает нам бокалы.

– Лючия, в тебе смысл моей жизни, – поднимает он свой бокал.

– Пап?

У него глаза на мокром месте.

– Папа?

Мама машет рукой:

– О, с ним все в порядке. Просто он потрясен. Его дочурка выходит замуж, вот и все, – бросает она взгляд на папу.

– Нет, Мария, со мной не все в порядке, и потрясение тут ни при чем, – говорит папа и переводит взгляд с нее на Джона. – Я разочарован, что этот молодой человек попросил руки моей дочери, не обсудив этого прежде со мной. Разве порядочный человек мог так поступить? – обращается ко мне папа. – И разве порядочная дочь могла принять предложения в таких обстоятельствах?

Повисает неловкая пауза. Наконец, Джон заговорил:

– Мистер Сартори, я приношу свои извинения. Я не думал, что должен спрашивать вашего разрешения, потому что Лючия уже была однажды обручена…

Мама смотрит на папу. Джон не понимает, что этим заявлением он ставит под вопрос мою честь. По его словам получается, что я, как бы так сказать, – товар, бывший в употреблении, и поэтому правила моей семьи не меня не распространяются. Это не то, что моим родителям необходимо знать.

– Папа, он совсем не это хотел сказать. Папа, – защищаю я Джона. – Он поступил так, потому что должен завтра уехать по делам, и мы не увидимся целых два месяца. У него просто выпало из головы встретиться с тобой, чтобы просить разрешения.

– Да-да, именно так и произошло, – спешит подтвердить Джон.

Папа смотрит на Джона так, словно тот прячется за моей юбкой, когда в него кто-то целится из пистолета.

– Тебе двадцать шесть лет, Лючия, – провозглашает папа.

Как бы мне хотелось, чтобы он не говорил о моем возрасте в таком тоне, словно я самая старая кухарка на Коммерческой улице. Я сижу в этой комнате с выгоревшими ситцевыми чехлами на мебели, старомодными кружевными салфетками и керамическими плафонами с бахромой. А ведь сегодня я смотрела большие дома. Особняки с видом на океан. Пусть я выросла здесь, но я хочу большего. Мой отец приехал в Америку по той же причине. Разве он не понимает – только что в дверь его дома вошел человек такой же, каким был он: полный желания изменить свою жизнь. Джон сможет дать мне все, о чем только может мечтать женщина, но, оказывается, этого недостаточно.

– Делай так, как считаешь нужным. Но не жди моего одобрения, – ставит папа свой бокал и выходит из комнаты.

Я в ярости следую за ним: