Лючия, Лючия

– О, просто невероятно познакомиться со старомодной девушкой, которая любит шить, – дружелюбно говорит один из них.

– Прочь. До полуночи она моя, – смеется мой кавалер, уводя меня в бальный зал.

Кристофер прекрасно танцует. Я бы, наверное, всю жизнь могла так протанцевать, мечтаю я, пока он прижимает меня все ближе. Я выглядываю из-за его плеча и удивляюсь, заметив Джона Тальбота. Он танцует с Амандой Паркер, на сегодня главной красавицей светского общества. Музыка изменяется, Джон приподнимает свою даму за талию, а потом целует точно так же, как целовал меня около дома меньше недели назад. Я закрываю глаза, потому что смотреть на них мне очень больно. Когда я снова открываю глаза, она все еще висит на нем, словно воротник из лисы. В моей голове начинается кавардак он не твой, он просто приглашал тебя прокатиться; ты встретилась с его матерью, но он ни о чем тебя не просил и ничего не обещал; ты едва с ним знакома. Но потом я вспоминаю его поцелуй. Разве это не обещание? Не намерение?

– С тобой все в порядке? – спрашивает Кристофер.

– Да, – лгу я.

Потом я решаю все как следует разузнать. Мне совершенно не хочется, чтобы кто-то думал, что можно взять и выбросить меня. Джон Тальбот должен понять, что я не просто красивая девушка, но девушка со связями.

– Кристофер. Ты знаком с Амандой Паркер?

– Конечно.

– Не мог бы ты и меня ей представить?

Кристофер ведет меня через танцевальный зал к Аманде и Джону. Когда Джон замечает мое приближение, то выглядит изумленным. Может, все происходящее кажется ему просто сном, потому что я появилась так же неожиданно, как туман над Шотландией или как отряд городской бедноты, которая требует справедливости. Он бледнеет, поняв, что это – действительно я. Это Лючия идет к нему, чтобы поговорить.

– Аманда, хочу представить тебе мою спутницу на сегодняшний вечер, Лючию Сартори, – говорит Кристофер.

Аманда слегка наклоняет голову и улыбается мне, заправляя блестящий локон непослушных волос за ухо.

Ее небрежная поза, точь-в-точь как в светской хронике глянцевого журнала, призвана заменить ее аристократическую красоту чем-то более трогательным. Но в любом случае все хорошо понимают, кто она на самом деле. Аманда представляет Джона, а потом они с Кристофером обмениваются последними новостями. В это время я не спускаю глаз с Джона Тальбота. Он так и не поднимает на меня глаз.

– Джон?

– Да?

Наконец он смотрит мне в глаза. Потом оглядывает меня с ног до головы, не с презрением, но с восхищением.

– Замечательно опять увидеть тебя, – говорю я.

Кристофер берет меня за руку, просит нас извинить, и мы идем за напитками. Какое искушение повернуться и увидеть, как Джон Тальбот смотрит мне в след, но я удерживаюсь. Ничего хорошего из этого не выйдет. Он занят. Мне бы следовало предположить, что у него есть девушка. Я злюсь на него, но могу понять. Он стремится стать частью этого общества. Он понимает, что самое лучшее в нашем положении – войти в этот мир под руку с человеком, который уже является его частью. Только такой человек может проводить нас туда.

Добравшись до дома, я тут же звоню Рут и рассказываю о бале. Она расспрашивает меня обо всех подробностях и заключает, что я слишком близко принимаю к сердцу поцелуй Джона Тальбота и Аманды Паркер. Я с ней никак не могу согласиться и, положив трубку, снова и снова размышляю о том поцелуе. Всякий раз, как я представляю себе этот момент, мои мечты о Джоне Тальботе становятся все более несбыточными. «Все кончено», – говорю я вслух, словно сама себе читаю приговор. Потом ложусь в кровать и думаю, как хорошо было бы, если бы я не ездила на бал. А лучше всего, чтобы я вообще никогда не встречала Джона.

– Лючия! Проснись! – трясет меня мама.

– Что такое?

– Одевайся. Скорее!

Я смотрю на часы. Без четверти пять утра.

– Да что происходит?

– Ребенок!

Я слышу, как мама топает, спускаясь вниз по лестнице. В спешке я надеваю брюки и свитер, забывая о носках, и бегу в прихожую. Папа уже стоит там. Мама надевает пальто, всхлипывая. Я надеваю ботинки, которые бросила прошлым вечером рядом со скамьей, хватаю пальто и вслед за родителями выбегаю на улицу.

– Мама, да что стряслось? Папа?

– Она ушла. Малышка ушла.

– Ушла. Что это значит?

– Умерла, – рыдает мама. – Лючия, она умерла.

Не может быть. Мы ловим такси на Гудзон-стрит, и водитель мчит нас до больницы. Мама не перестает плакать. Папа обнимает ее, но ничто ее не может утешить. Уверена, врачи просто что-то напутали. Я держала ребенка своими собственными руками. С ним все было в порядке. Что могло случиться?

Мы не ждем лифт, а поднимаемся в родильное отделение по лестнице. Бежим по коридору к палате Розмари, но в ней никого нет. Медсестра отправляет нас к палате новорожденных, откуда приносили Марию Грейс. Сквозь стекло я вижу, как мой брат и его жена обнимают друг друга. Рядом с ними стоит доктор. Мы открываем дверь. Мама плачет навзрыд. Папа пытается успокоить ее, но разве могут слова утешить.