Лючия, Лючия

– Я сегодня не один, – говорит Джон и целует ее в щеку.

Она улыбается и смотрит на него сверху вниз, потом берет его за руку. Он наклоняется и целует ее еще раз.

– Я бы хотел представить тебе Лючию Сартори.

– Здравствуйте, миссис О'Киф, – улыбаюсь я.

Она равнодушно осматривает меня с ног до головы и возвращается к еде.

– Я принес тебе немного зефира в шоколаде. – Джон ставит коробку со сладостями подле нее на столик. – Они хорошо за тобой ухаживают?

Она молчит, но на этот раз уже не кажется такой же безучастной. Очевидно, за ней все-таки хорошо заботятся. Свежее белье на постели и идеальная чистота в комнате.

Джон пододвигает стул и жестом приглашает меня присаживаться. Сам садится на краешек кровати, берет свою мать за руку и расспрашивает ее. У Джона такой же волевой подбородок, как и у его матери, но у нее светло-голубые глаза, а у Джона – серые. Ее лицо обрамляют седые желтоватые волосы – в молодости, наверное, они были ярко-рыжими.

– Миссис О'Киф, вы были рыженькой? – спрашиваю ее я.

Миссис О'Киф снова глядит в окно и вздыхает. Потом тянется за зефиром, который принес ей Джон, открывает коробку и предлагает нам. Уже полчаса, как Джон пытается пересказать ей последние события, но, кажется, она совсем его не слушает. Он не отступается в своих попытках развлечь ее.

У меня никогда не было знакомых, которые бы жили в таких заведениях, как «Кридмор». Когда бабушка переехала к нам после смерти деда, мы сами о ней заботились. Нам и в голову не приходило искать помощи вне дома. Я смотрю на миссис О'Киф и задаю себе один единственный вопрос: «Представляла ли она себе, что вот так закончит свои дни?» Джон очень заботлив, он просит медсестер должным образом за ней ухаживать. Моя мама всегда советовала мне узнать, как сын заботится о матери. Я поражена тем, что увидела сегодня.

До Манхэттена мы добираемся быстро, несмотря на то, что движение в туннеле Мидтаун довольно плотное. Сейчас только шесть часов вечера, но мне кажется, что намного больше. Мы провели друг с другом весь день, так много всего произошло, словно не день прошел, а целый месяц. Все, что мне довелось увидеть сегодня, все эти переезды утомили меня. Я устала даже от Джона. Для меня он слишком умен. Ему нужна спутница, которая могла бы не просто заинтересованно слушать, а поддерживать разговор. Ему нужна собеседница, с которой он смог бы разделить все свои идеи, так быстро рождающиеся в его голове.

Джон останавливается у моего дома, выходит, открывает мою дверь и помогает мне выйти из машины. Потом за талию поднимает меня в воздух. Я кладу руки на его плечи, потому что мои стопы едва касаются земли. Не говоря ни слова, он целует меня. Он так крепко держит меня, что мне кажется, будто я связана с ним. Я отстраняюсь, чтобы заглянуть в его глаза, но они закрыты. Интересно, о чем он думает. Сейчас февраль, поэтому от холода я начинаю дрожать. Я прислоняюсь носом к его щеке, потому что его лицо очень теплое.

– Спасибо тебе, – ласково говорит он.

– Мистер Тальбот?

– Да?

– Вас не учили, что, прежде чем поцеловать девушку, неплохо бы спросить ее.

– Кажется, нет, – смеется он.

– Я думала, все должны соблюдать это правило.

Я поднимаюсь по ступеням крыльца и достаю ключ. Джон Тальбот ждет рядом с машиной, чтобы убедиться, что я вошла в дом и что со мной все в порядке. Я выглядываю на улицу из окна и слышу, как он насвистывает какую-то мелодию, забираясь в свой «паккард». Джон открывает портсигар, достает сигарету, вставляет ее в мундштук, закуривает и трогает с места. В тот момент, когда машина заворачивает за угол и исчезает из виду, я чувствую грусть. Вот он, первый признак влюбленности: не можешь переносить даже краткой разлуки. Когда я смотрю на него, мне кажется, я не достойна его; но меня безумно к нему тянет. Это любовь, которую я должна выстрадать, но почему-то я уверена, что он того стоит.

Я сажусь и снимаю ботинки, и вдруг понимаю, что в доме ужасно тихо. Потом подхожу к перилам лестницы и вижу прикрепленную к ним записку: «Приходи в больницу Святого Винсента! У нас родилась девочка!» Я несусь к двери, в спешке натягиваю ботинки и бегом бегу пятнадцать с лишним кварталов, чтобы поскорее увидеть мою новорожденную племянницу.

В больнице тепло. Я нахожу лестницу, которая ведет на третий этаж в родильное отделение, и несусь по ней, перескакивая через две ступеньки. Коридор перед палатами новоиспеченных мамочек больше похож на зал ожидания какого-нибудь вокзала, чем на больницу. Счастливые отцы неловко пытаются взять на руки своих детей и выглядят такими неуклюжими и озадаченными. Одна пожилая леди берется им помочь, но папочки не понимают, что детей нужно укачивать, чтобы они не плакали. В этой неразберихе только медсестре удается сохранять спокойствие. Я подбегаю к регистратуре и осведомляюсь о Сартори. Медсестра улыбается и указывает на комнату для новорожденных. В молчании рядом со стеклянной стеной стоит целая толпа народу. Среди них я вижу и моих маму с папой и братьев, и семью Ланселатти.