Любви тернистый путь

— Дело, понимаете ли, в том, что в своей самоуверенности Лайон только сыграл нам на руку. Создается впечатление, что на самом деле Присцилла не так уступчива, как кажется. Хэмпшир с самого начала игнорировал ее, но изменение даты их свадьбы выглядело пощечиной, которая, конечно, уязвила гордость Присциллы.

— Бедняжка… — рассмеялась Кларисса.

— Недавно Присцилла была в доме Мэри Моррис, и как вы думаете, кого она увидела из окна верхнего этажа?

— Может быть…

— Вот именно. Погруженного по горло в неотложные «дела» своего жениха и свою бывшую горничную. Весело смеясь, они гуляли вместе по Хай-стрит. Девушка была одета под мальчика-грума!

— А Присцилла разозлилась по-настоящему? Я имею в виду, настолько, чтобы разорвать помолвку?

— Возможно, и нет, если только она не найдет альтернативного для себя варианта. Однако я намерен показать, что таковой у нее имеется. Конечно, я должен действовать осторожно. Существует, кстати, и более надежный показатель ее настроений.

Сегодня Присцилла послала Лайону письмо, в котором сообщила, что будет занята «неопределенно долго» и он не должен пока посещать ее. Предполагая, что Хэмпшир немедленно бросится к ней, разыграв раскаяние. Но он не ответил ни слова. Я думаю, что это — а к тому же еще страшная буря — и заставило Присциллу все рассказать мне.

Кларисса была вся внимание, а Маркус Риме, взглянув на нее, беззвучно рассмеялся и раскурил новую сигару.

— Тем не менее сложилась весьма забавная ситуация…

Бедный, бедный Лайон! Он будет так занят, наслаждаясь в последние дни свободной, холостяцкой жизни кухонной девицей, что не заметит расставленной ловушки. И после того как Присцилла уже будет принадлежать мне, у Лайона останется единственный путь для того, чтобы хоть в какой-то степени восстановить свою подорванную репутацию… Ведь близится инаугурация.

Кларисса захихикала, нервно обкусывая длинный, накрашенный ноготь.

— Вы — гений! На этот раз ваш план сработает. Не пройдет и месяца, как я стану супругой Лайона Хемпшира!

Глава 34

Долгая бушевавшая дождем и ветром черная ночь словно по волшебству закончилась великолепным утром. Миген проснулась в объятиях Лайона под теплыми одеялами.

Она осторожно высвободилась из его рук и была удивлена тем, что он, так и не проснувшись, тяжело вздохнул и перевернулся на спину. Миген встала и, обнаженная, поежилась от прохладного освежающего воздуха. Желто-лимонные лучи солнца и горящий камин согрели ее. На стуле лежала мягкая муслиновая накидка.

«Когда Лайон растопил камин и убрал мою одежду? — подумала Миген. — Почему он был столь беспокойным?.. Может, его тревожит совесть?»

Миген надела нижнее белье и платье, закрепила, насколько смогла, растянувшийся от воды кушак. Она проскользнула в смежную комнату — будущую спальню Присциллы — и оценила свой вид в зеркале над туалетным столиком. «Безнадежно растрепана, но тем не менее сияющая» — таков был ее вывод.

Вот только губы были так красны, будто их натерли щеткой. По бедрам разливалась великолепная боль. А щеки и глаза…

Глядя в зеркало, Миген не могла подавить горькую усмешку. «О Боже мой, — подумала она, — любой дурак может догадаться, что я люблю и что именно любовью занималась всю ночь!»

Она босиком спустилась вниз; Дитя Небес в вестибюле уже не было. "Ее, конечно, вывели на улицу, когда буря стихла.

Выходит, Лайон совсем не спал? Но что же из того, что случилось между нами, было в реальности, а что — во сне?"

Солнечный свет, освещая новую мебель, залил гостиную, которая каких-нибудь две недели назад была пустой и ободранной. Ком встал в горле Миген, когда она вспомнила, как много времени и сил потратила на то, чтобы все здесь продумать и со вкусом обставить.

На смену изношенному турецкому ковру был уложен текстильный кубинский ковер синего, серого, клюквенно-красного и желто-коричневого оттенков. Обшитые панелями стены выкрасили в серый и белый цвета, а камин заново обложили белоснежным мрамором. У высокого окна стояли кресла, обитые красной тканью, и из такой же ткани были изготовлены все драпировки в комнате. Несколько бронзовых подсвечников на каминной полке и на столах усиливали ощущение тепла в гостиной.

Миген гордилась этой комнатой. Она стала ее частью, частью Лайона, частью проведенного ими вместе времени. Ей было больно думать о Присцилле в качестве хозяйки виллы «Марквуд», ведь бывшая подруга никогда не познает истинной любви и привязанности к этому дому.

Слезы переполнили глаза Миген, когда она провела изящными пальчиками по покрытой резьбой спинке стула, вспомнив, как они с Лайоном выбирали и расставляли мебель. Лайон тогда несколько отступил назад, чтобы оценить результаты их труда, а потом испустил крик счастья, крик, который прозвучал куда красноречивее любых слов о том, какие чувства вызывает у любящих совместный труд по преобразованию виллы «Марквуд».

Затем Миген быстро прошла по дому к двери в сад. В это утро стояла божественная погода. А какой же сатанинской была ночь!