Чего здесь только не было: «Гордость и предубеждение», «Отверженные», «История Тома Джонса», «Грозовой перевал», «Городок»… Беззвучно шевеля губами, Мэри читала знакомые и незнакомые названия. Три года она не видела книг даже издали. Три долгих, проклятых, вычеркнутых из жизни года. Ей очень хотелось взять с полки одно из этих великолепных изданий и хотя бы просто полистать страницы. Но сначала нужно было спросить разрешения у Эдварда.
Мэри забрела в библиотеку совершенно случайно. Несколько дней она провела в постели, но теперь окрепла и, воспользовавшись относительной свободой, вышла из спальни, открыла первую попавшуюся дверь и оказалась в этом святилище.
Да, в святилище, по-иному не скажешь.
Мэри прошлась по мягкому турецкому ковру, кутаясь в длинный шелковый халат. Это был халат Эдварда, но она чувствовала себя в нем на удивление уютно.
Оторвав взгляд от книг, Мэри посмотрела в окно. За стеклами темнел непроглядный зимний вечер, а здесь ярко горели свечи и царили тишина и покой. Покой, которого ей так не хватало…
Мэри с тревогой думала о том, что ждало ее впереди. Надолго ли она задержится в этом доме? Что, если Эдвард узнает всю правду о ней? Как он тогда поступит?
– Ты любишь читать?
Мэри вздрогнула и обернулась.
Эдвард стоял на пороге, прислонившись к дверному косяку.
– Люблю, – ответила она, скрестив руки на груди. – Если книга хорошая.
Герцог подошел ближе и, остановившись, склонил голову к плечу.
– А что такое, по-твоему, хорошая книга?
Мэри растерялась. Не так-то просто говорить о литературе после трех лет, проведенных в сумасшедшем доме.
– По-моему, – нерешительно начала она, – по-моему, хорошая книга – это особый мир, интересный и захватывающий. Мир, населенный яркими, запоминающимися персонажами, с которыми не хочется расставаться.
– И за которых переживаешь всем сердцем, – подхватил Эдвард.
– Ты всем сердцем переживаешь за вымышленных героев? – удивилась Мэри.
– Да, – кивнул он. – Вымысел трогает меня куда больше, чем реальность. К людям из плоти и крови я отношусь в лучшем случае безразлично.
– Я тебе не верю.
Герцог в изумлении приподнял брови.
– Почему?
– Хотя бы потому, что я видела, как ты переживал за меня.
– Ты – особенная. Не такая, как все.
– Да уж, не такая… – пробурчала Мэри.
«Особенная»? Что ж, точнее не скажешь. Что она натворила, явившись к нему в дом? Чуть не умерла и доставила ему уйму хлопот. Стыд и позор!
– Мэри, ты себя недооцениваешь, – мягко произнес Эдвард. – Придет время, и ты поймешь, что достойна восхищения.
Из коридора донеслись звуки шагов, и Мэри насторожилась.
– Не волнуйся, – успокоил ее Эдвард. – Я увидел, что ты вошла в библиотеку, и распорядился, чтобы ужин подали сюда.
Дверь открылась, и вошел слуга с большим серебряным подносом. Мэри на всякий случай отступила на несколько шагов назад. Молодой человек в зеленой ливрее поставил поднос на ореховый стол у окна и спросил:
– Что-нибудь еще, ваша светлость?
Эдвард отрицательно покачал головой. Слуга поклонился, быстро вышел из библиотеки и закрыл за собой дверь.
Мэри отвернулась, чтобы не смотреть на тарелки и не вдыхать божественный аромат розмарина.
– Я не голодна… – пробормотала она.
– Очень хорошо, – сказал Эдвард. – Но я прошу тебя составить мне компанию.
Мэри не выдержала и краем глаза взглянула на поднос. Там стояли две изящные фарфоровые тарелки, а в них… Лосось, спаржа и картофель под соусом из петрушки и розмарина.
– Вероятно, с моей стороны будет крайне невежливо ответить отказом на твою просьбу.
– В высшей степени невежливо, – ответил Эдвард с нарочитой серьезностью.
Мэри скрыла улыбку и, придерживая полы халата, неторопливо подошла к столу, затем чинно уселась в массивное ореховое кресло.
Глядя на нее, Эдвард широко улыбнулся, весело сверкнув глазами.
– Оказывается, ты умеешь улыбаться, – заметила Мэри.
– Умею… что?
– До сих пор ты если и улыбался, то одними губами, как будто через силу. А сейчас улыбнулся по-настоящему.
– Пожалуй, ты права. – Герцог ненадолго задумался и добавил: – Наверное, я изменился под твоим влиянием.
– Теперь ты еще и шутишь…
– Нет, Мэри, я не шучу. Видишь ли, я… Рядом с тобой я действительно становлюсь другим.
Не зная, что на это ответить, Мэри молчала. Возможно, они и в самом деле влияли друг на друга. Во всяком случае, ей казалось, что между ними возникло некое подобие духовной связи. Иначе как объяснить тот факт, что она очень быстро привыкла к Эдварду и чувствовала себя в его присутствии легко и свободно? Ну, почти легко и свободно…
Эдвард сел за стол, поставил перед Мэри тарелку, разложил приборы и наполнил бокалы водой из хрустального графина.
– Вот, прошу отведать. Это лосось из моих владений в Шотландии. Вежливость требует, чтобы ты его попробовала.
Мэри взяла тяжелую серебряную вилку, посмотрела на тарелку и поняла, что страшно проголодалась. В течение трех лет изо дня в день ей давали омерзительную похлебку в кошмарной грязной миске. А тут – такая красота и изобилие!
Она отправила в рот кусочек нежнейшего лосося и прямо-таки застонала от восторга.
Эдвард рассмеялся:
– Вкусно?