Он пошел через поле обратно, сопровождаемый держащимися на почтительном расстоянии стражниками. На лугу раскинулось около сорока палаток, и втрое больше растянулось на траве спящих людей. Стэгга они в тот момент не заинтересовали.
Он хотел поговорить с девушкой в клетке.
С того самого времени, как его поместили в Белый Дом, он все думал, кто она такая и за что ее держат в плену. На все вопросы он получал лишь доводящий до бешенства ответ: «Что будет – то будет». Он вспомнил, как видел ее на пути к Виргинии, Главной Жрице. Воспоминание вызвало прилив стыда, испытанного ранее, но он быстро прошел.
Клетка на колесах стояла в тени дерева с широкой кроной, неподалеку бродил выпряженный олень. В пределах слышимости стражников не было.
Девушка сидела на встроенном в пол стульчаке. Рядом стоял, покуривая сигару, крестьянин и поджидал, покуда она закончит. Он вытащил горшок из углубления в стульчаке и понес к своему полю – удобрить почву.
Девушка была одета в жокейскую шапочку, серую рубаху и штаны до колен, хотя сейчас штаны были спущены на лодыжки. Голову она низко склонила, хотя Стэгг не думал, что это из-за необходимости справлять нужду публично. Он видел много случаев естественного – по его мнению, просто животного – отношения людей к этому процессу. Они могли стыдиться многого, но публичное мочеиспускание в этот список не входило.
К потолку был туго притянут гамак. В одном углу клетки стоял веник, а в другом – прибитый к полу ящик, очевидно с туалетными принадлежностями, поскольку на стойке сбоку от него висели умывальник и полотенца.
Стэгг взглянул на табличку, возвышавшуюся над клеткой, словно акулий плавник. «Маскотка, захваченная в набеге на Кейсиленд». Что это могло значить?
Он знал уже, что слово «маскотка» обозначало девственницу. Термин «девственница» сохранился для обозначения дев-богинь. Но многого он все равно не понимал.
– Привет, – сказал он.
Девушка встрепенулась, будто ее пробудили от дремоты. Вскинув голову, она глянула на него. Лицо с мелкими чертами, большие темные глаза. Белая кожа побелела еще сильнее, когда она увидела его. Она отвернулась.
– Я сказал «привет». Ты что, говорить не умеешь? Я тебе ничего плохого не сделаю.
– Я с тобой, скотиной, и разговаривать не хочу, – ответила она дрожащим голосом. – Убирайся!
Он сделал было шаг в сторону клетки, но остановился.
Она, конечно, была свидетельницей предыдущей ночи. Даже если бы она отвернулась или закрыла глаза, рев беснующейся толпы невозможно не услышать. И любопытство заставило бы ее открывать глаза. Хотя бы на секундочку, время от времени.
– Я никак не мог контролировать то, что происходило, – сказал он. – Это все делали они, а не я. – Он показал на свои панты. – Они что-то сделали со мной… Я не был собой.
– Убирайся, – повторила она. – Я не буду с тобой говорить. Ты – языческий дьявол!
– Это потому, что я без одежды? Так я надену килт.
– Убирайся!
К нему подошел охранник:
– Великий Лось, ты хочешь эту девчонку? Ты получишь ее в конце концов, только не сейчас. Когда кончится дорога, тогда Великая Белая Мать отдаст ее тебе.
– Я просто хотел поговорить с ней.
Охранник усмехнулся:
– Слегка прижечь ее аппетитную жопку – и запоет, как птичка! К сожалению, нам не разрешено ее пытать – пока что.
Стэгг отвернулся:
– Я найду способ заставить ее говорить. Позже. А сейчас я бы выпил еще холодного эля.
– Сию минуту, сир.
И охранник, нимало не заботясь о том, что перебудит весь лагерь, свистнул что было мочи в свисток. Из-за угла палатки выбежала девушка.
– Холодного эля! – гаркнул охранник.
Девушка убежала в палатку и немедленно примчалась обратно с подносом, на котором стоял медный кувшин с запотевшими боками.
Без слов благодарности Стэгг схватил кувшин и поднес ко рту. Опустил он его уже пустым.
– Хорошо пошло, – громко сказал он. – Но от эля распухаешь. У вас белая молния на льду есть?
– Разумеется, сир.
Она вернулась из палатки с серебряным кувшином, набитым осколками льда, и другим, полным чистого виски. Вылив молнию в кувшин со льдом, она подала его Стэггу.
Ополовинив, он поставил его обратно на поднос.
Стражник встревожился:
– Великий Лось, если ты продолжишь пить в таком темпе, нам придется в Фэр-Грейс вносить тебя на руках!
– Герой-Солнце может пить за десятерых, – ответила девушка, – и потом еще за одну ночь уложить сотню маскоток!
Стэгг громогласно рассмеялся:
– А ты что, смертный, этого не знаешь? К тому же, какой смысл быть Великим Лосем, если нельзя делать того, что хочешь?
– Прости меня, сир, – сказал стражник. – Я просто подумал, с каким нетерпением ждут тебя люди из Фэр-Грейса. Дело в том, что в прошлом году, когда героем-Солнцем был Лев, он пошел из Вашингтона другой дорогой, и люди Фэр-Грейса не смогли прийти на церемонию. И потому они будут очень расстроены, если ты не покажешься.
– Не будь дураком, – ответила девушка. – Нельзя так говорить с героем-Солнцем! Что, если он взбесится, накинется на тебя и убьет? Такое бывало.
Охранник побледнел:
– С твоего разрешения, сир, я уйду к своим друзьям.
– Иди! – расхохотался Стэгг.
Страж затрусил к стоящей в пятидесяти ярдах группе.