Любовники. Плоть

Стэгг, наплевав на правила приличия, вырвал у кого-то из слуг поднос и стал закидывать мясо, картошку, кукурузу, помидоры, хлеб в бешено работающие челюсти, прерываясь только затем, чтобы залить еду водопадами пива. Соус и пиво текли ему на грудь и ноги, но он, хотя всегда был опрятным и соблюдал этикет, не обращал ни на что внимания.

Только раз, мощной отрыжкой едва не сбив с ног слугу, он зарычал:

– Я способен пережрать и перепить…

Но тут его прервала еще более мощная отрыжка, и он вернулся к жратве, как кабан к корыту.

Калторп, чувствуя тошноту, вызванную не только отвратительным зрелищем, но и его причинами, отвернулся. Видимо, гормоны смели все запреты и обнажили животную сущность Стэгга. Что же будет дальше?

Наконец, набив брюхо, Стэгг поднялся. Стукнув себя кулаком в грудь, он завопил.

– Класс! Класс! Эй, Калторп, завел бы и ты себе пару рогов! А, я и забыл, у тебя они уже есть! Ты же поэтому и удрал первый раз с Земли! Ха-ха-ха!

Маленький антрополог с пылающим и перекошенным от обиды лицом взвизгнул и бросился на Стэгга. Тот заржал и, схватив его за рубашку, поднял на вытянутой руке и держал, пока Калторп ругался и беспомощно размахивал руками. Вдруг Калторп почувствовал, что комната закружилась вокруг него, и он с силой врезался во что-то у себя за спиной. Раздался гулкий лязг, и, сидя оглушенный на полу, он понял, что его бросили в гонг.

Потом здоровенная лапища обхватила его за талию и помогла ему встать на ноги. В страхе, что Стэгг хочет с ним покончить, он сжал кулак для смелого, пусть и безнадежного удара, но опустил руку.

Из глаз Стэгга бежали слезы:

– Господи, что же это со мной такое? Я совсем спятил, если веду себя так с тобой, моим лучшим другом! Что за чертовщина?! Как я мог?!

Он всхлипнул и притянул Калторпа к своей могучей груди, порывисто сжав в объятиях. Калторп вскрикнул от боли, когда у него чуть не треснули ребра. Стэгг немедленно отпустил его.

– Ничего, я тебя прощаю, – сказал Калторп, осторожно отступая. Он теперь понимал, что Стэгг не отвечает за свои действия. Он снова сделался в некотором смысле ребенком. Но даже ребенок не абсолютно эгоистичен и часто очень чувствителен. Стэгг действительно раскаивался, переживал от всего сердца.

Подойдя к створчатому окну, Калторп выглянул наружу:

– Улица кишит людьми с горящими факелами. Похоже, сегодня что-то затевается.

Он сам услышал, как фальшиво звучит его голос. Потому что он хорошо знал, что дисийцы собрались на церемонию, где главным действующим лицом будет капитан.

– Оргия, ты хочешь сказать, – ответил Стэгг. – Эти люди ни перед чем не останавливаются, желая как следует повеселиться. Сбрасывают все запреты, как змеи – кожу. И наплевать, если кого в сутолоке задавят.

Потом он сказал то, что удивило Калторпа:

– Надеюсь, все начнется скоро. Чем скорей, тем лучше.

– Зачем, бога ради? – спросил Калторп. – Неужели то, что ты уже видел, не напугало тебя до смерти?

– Не знаю. Но во мне ворочается что-то такое, чего не было раньше. Во мне желание и мощь, мощь небывалая. Я… я чувствую себя богом! Я БОГ! Из меня вырывается вся мощь мира! Я взрываюсь! Ты не знаешь, что это такое! Никому из смертных этого не по– нять!

Снаружи завизжали бегущие по улице жрицы.

Друзья прервали разговор и, замерев как каменные истуканы, прислушивались к разыгрываемой между жрицами и Почетной Стражей битве, а потом к баталии, в которой Лоси одолели жриц.

Затем в холле раздался топот бегущих ног, и Лоси рванулись в двери с такой силой, что снесли их с петель.

Стэгга подняли на плечи и понесли наружу.

На какую-то секунду он стал собой прежним. Повернувшись, он крикнул:

– Док, помоги! Док!

Калторп ничего не мог сделать – только заплакать.

IV

Их было восемь: Черчилль, Сарвант, Лин, Ястжембски, Аль-Масуини, Штейнборг, Гбью-хан и Чандра.

С отсутствующими сейчас Стэггом и Калторпом это и была десятка выживших из тридцати покинувших Землю восемь сотен лет назад космонавтов. Они собрались в большой зале здания, где их держали пленниками уже шесть недель. Перед ними держал речь Том Табак.

Это не было его именем, а как его звали на самом деле, никто из них не знал. Они спрашивали, но Том Табак отвечал, что не имеет права его произносить и даже слышать, как его произносят другие. В тот день, когда он стал Томом Табаком, он перестал быть человеком и стал полбом (легко было догадаться, что это сокращение от слова «полубог»).

– Если бы все прошло нормально, – говорил он, – то к вам обращался бы не я, а Джон Ячменное Зерно. Но пила Великой Белой Матери положила конец его жизни до начала Ритуала Посева. Мы провели выборы, и я, как вождь великого братства Табака, занял его место правителя Дисии. Им я и останусь, пока не постарею и не ослабею – а тогда будет то, что будет.