Любовник смерти

– Хоп-хоп, чумовые! – гаркнул лихач на вороных, и красавцы кони встали, как вкованные. Коренник изогнул точёную шею, покосился на извозчика бешеным глазом, топнул по булыжнику кованым копытом – полетели искры.

Хорошо подкатили к нумерам “Казань”, важно. И Боцман, что со своей тележки свистульками торговал, и толпившаяся вкруг него мелюзга повернулись к шикарному (три рубля в час!) ландо, уставились на кавказца и его спутницу.

– Здэсь жди! – велел джигит лихачу, кинул блёсткий золотой империал.

Спрыгнул, не коснувшись ногой подножки. Ряженого Сеньку взял за бока и легко поставил наземь, двинулся прямо к воротам. Боцману сказал не заветное “иовс”, как Скорик учил, а коротко, веско обронил:

– Я – Казбек.

И Боцман ничего, в дудку не шумнул, только прищурился. Кивнул восточному молодцу – заходи, мол. На Сеньку глянул мельком. Можно сказать, вовсе не заинтересовался его персоной, отчего тугой узел, закрутившийся у Скорика в брюхе, малость поослаб.

– Г-грациозней, – сказал во дворе Эраст Петрович своим обычным голосом. – Не маши руками. Двигай не плечами, а бёдрами. Вот так, хорошо.

На стук дверь приоткрылась, высунулся незнакомый Сеньке парнишка. Новый шестёрка, догадался Скорик, и в сердце – надо же – будто шильцем кольнуло. Взревновал, что ли? Чудно.

Пацанок Сеньке не понравился. Плоскорылый какой-то и глаза жёлтые, чисто у кота.

– Чего надо? – спросил.

Господин Неймлес и ему сказал то же:

– Я – Казбек. Князю скажи. (У него выговорилось “Кинязу”.)

– Какой ещё Казбек? – шмыгнул носом шестой, и был немедленно ухвачен за этот самый нос двумя железными пальцами.

Абрек гортанно выругался, сочно приложил плоско-рылого башкой о косяк, потом оттолкнул – тот грохнулся на пол.

Тогда Казбек вошёл, переступил через лежащего и решительно зашагал по коридору. Сенька, ойкая, поспевал следом. Оглянулся, увидел, что шестёрка держится за лоб, ошеломлённо хлопает глазами.

Ой, Господи-Господи, что ж это будет-то?

В большой комнате Авось и Небось, как всегда, резались в карты. Сала не было, но на кровати, положив ноги в сапогах на решётку, лежал Очко и чистил ножиком ногти.

К нему-то кавказец и направился.

– Ты валет? К Князю веди, говорить хочу. Я – Казбек.

Близнецы перестали шлёпать картами. Один (так Сенька и не научился разбирать, кто из них кто) подмигнул барышне, другой тупо воззрился на серебряный кинжал, висевший на поясе у гостя.

– Казбек надо мною. Один в вышине, – безмятежно улыбнулся Очко и пружинисто поднялся. – Пойдёмте, коли пришли.

Ни о чем не спросил, просто повёл и всё. Ох, не к добру.

Князь сидел за столом страшный, опухший – не иначе, пил много. На красавца, каким Скорик его впервые увидал (всего-то месяц тому!) был мало похож. И рубашка, хоть из атласа, какая-то мятая, сальная, и кудри спутаны, и физиономия небрита. На столе кроме пустых бутылок и всегдашней склянки с огурцами почему-то стоял золотой канделябр без свечей.

Сенькин враг поднял на вошедших мутные глаза, спросил кавказца:

– Ты кто? Чего тебе?

– Я – Казбек.

– Кто?

– Должно быть, тот самый, что недавно с Кавказа приехал с двадцатью джигитами, – негромко сказал Очко, опершись о стену и складывая руки на груди. – Я тебе говорил. Три месяца как появились. Марьинских фартовых прижали, девок под себя забрали и все керосиновые лавки.

Абрек усмехнулся – вернее, дёрнул углом рта.

– Вы, русские, в наши горы пришли и не уходите. А я к вам пришёл и тоже уйду не скоро. Соседи будем, Князь. Соседи по-разному жить могут. Можно резать друг друга, это мы умеем. А можно быть кунаками. По-вашему – кровными братьями. Выбирай, как хочешь.

– Мне один хрен, – лениво ответил Князь. Опрокинул стопку, закусывать не стал. – Живи, пока под ногами не мешаешься, а надоешь – можно и порезаться.

Очко вполголоса предупредил:

– Князь, с ними так нельзя. Он один пришёл, а остальные, надо полагать, вокруг затаились. Свистнет – возьмут нас в кинжалы.

– Пускай берут, – процедил Князь. – Поглядим, кто кого. Да ладно, Очко, ты очко-то не поджимай. – Он засмеялся, довольный шуткой, которая по-культурному называлась “каламбур”. – Чего набычился, Казбек? Я смеюсь. Князь – человек весёлый. Кунаками так кунаками. Давай поручкаемся.

Встал и руку протянул. У Скорика немножко отлегло, а то уж думал всё, со святыми упокой.

Однако абрек руку жать не захотел.

– У нас в горах пальцы тискать мало. Делом нужно доказать. Кунак кунаку самое дорогое подарить должен.

– Да? – Князь махнул рукой от плеча. – Ну, проси чего хочешь. У Князя душа как скатерть – белая да широкая. Вот, гляди. Подсвечник червоного золота. Давеча у одного купчины взял. Хошь подарю?

Казбек отрицательно покачал головой в косматой папахе.

– А чего хочешь? Говори.

– Смерти хочу, – тихо, яростно сказал кавказец.

– Чьей смерти? – опешил Князь.

– Твоей. Говорят, она для тебя дороже всего. Вот и отдай мне её. Тогда будем с тобой кунаки до гроба.

Скорик первым допетрил, про что речь, и зажмурился от ужаса. Ну, теперь точно всё. Сейчас кровянка фонтаном брызнет, и его, Сенькина, тоже. Ой, мама-мамочка, встречай с ангелами своего сынка Сеню.