Водитель «Газели» оказался покладистым малым и за довольно небольшие деньги довез свежеспасенного Глеба прямо до дома. Въезжать в ворота не стали: дольше объясняться с привратником, чем пройти.
Открыв ключом калитку, он зашел в не слишком просторный внутренний двор. Машин, как всегда, было мало: у большинства – места в подземном паркинге, стоимостью с хорошую квартиру в новостройке. Глеб не хотел тратить такие деньжищи, но Томка настояла. В принципе имеет право. Она и сама со своей посреднической фирмешкой зарабатывает долларов поболе высокооплачиваемого муженька.
Глеб скользнул взглядом по автомобилям и… замер! Вот это да!
Ситуация становилась острой.
Похоже, его начальник, Николай Иванович, которому Глеб был многим обязан, лично прибыл к Тамаре сообщить о гибели мужа. И ведь наверняка уже сообщил! Железнов встретился глазами с протиравшим заднее стекло «Лексуса» водителем Петрухой. Тот смотрел на подходившего Железнова именно тем взглядом, которым смотрят на ожившего покойника! Кивнул, что-то беззвучно произнеся, и кинулся в машину.
Уже входя в подъезд, Глеб обернулся и увидел, как Петруха тычет большим пальцем в клавиатуру мобильника.
«Не дай Бог, Томка померла!» – вдруг всерьез испугался Железнов. У нее же порок сердца, обычно жить не мешает, но он помнит пару приступов, когда буквально прощался с женой.
Поэтому и ребятишек не нажили. Она отказывалась, а он боялся настаивать, не желая стать нечаянной причиной ее гибели.
Но как они быстро узнали! Впрочем, удивляться здесь нечему: связь в их конторе всегда была на высшем уровне. Спутниковых телефонов побольше, чем во всей Российской армии.
Надо скорее ее успокоить. И не напугать при этом – вот ведь задачка!
Глеб прошел перед окошком консьержа и, не дождавшись шикарного лифта, рванул по лестницам вверх.
Семь этажей для лесного человека, хоть и бывшего, – тьфу. Даже не запыхавшись, вбежал на маленькую лестничную площадку, на которую выходило всего две двери. Зато за каждой было по пять комнат, не считая холлов и зимнего сада!
Дверь в его квартиру была не закрыта.
На Глеба во второй раз за день пахнуло смертельным холодом.
Замирая от страха, он осторожно зашел в родной дом и, отчего-то стараясь не шуметь, пошел по ковровой дорожке вдоль длинного коридора.
Никто не кричал, не причитал, не плакал. Ну и – слава Богу.
Может, еще не сказал? Тогда Глеб успел вовремя.
Он хотел свернуть на кухню – именно там по старой привычке Томка любила принимать гостей, – как вдруг остановился.
Удивленный? Пораженный? Потрясенный?
…Пожалуй, скорее усталый и обессиленный.
Он стоял в темном коридорчике и судорожно соображал, что делать.
Двустворчатая дверь в большую комнату была открыта, и Глеб отчетливо видел на белом пушистом ковре – сам тащил выбранную Томкой экзотику – две пары неподвижных ног. Одна из них – внешняя, раскинутая, – несомненно, принадлежала Томке. Вторая, несложно догадаться, Николаю Ивановичу, его доброму гению.
Вот почему так напрягся Петруха.
Глеб стоял, не в силах ни сказать что-нибудь, ни даже шевельнуться. И смотрел, смотрел…
Никакой порнографии, кстати, не наблюдалось: взору Железнова были доступны конечности от колен и ниже. Причем у Томки лишь одна нога была голой, на второй гармошкой болтались наполовину скинутые джинсы и колготки. Ноги его начальника и вовсе были приличным образом прикрыты.
Неприличные образы, если не входить в комнату – а Глеб не хотел входить (он и сейчас боялся
– Не надо было тебе приезжать, – тихо сказала Томка. Глеб вздрогнул, не сразу сообразив, что это сказано не ему.
– Не переживай. Он уже на подлете, – хохотнул Николай Иванович, что-то невидимо, но старательно делая.
– Не надо было, – повторила она. – Я боюсь, когда так…
– Со мной ничего не бойся, – жестко сказал Николай Иванович, и две пары ног ритмично задвигались.
Еще с минуту Глеб как зачарованный смотрел на это чудовищное движение. Потом медленно, по-таежному неслышно развернулся и ушел тем же путем. На выходе все-таки не удержался, хлопнул дверью сильнее, чем хотел.
Бегом спустился по лестнице.
Снова кивнул консьержу – отставному полковнику.
Снова прошел мимо совсем слившегося с рулем Петрухи.
Перейдя улицу, машинально посмотрел на свои окна. Увидел бледное пятно лица за тонированным трехслойным стеклопакетом. Жива, значит, дай Бог ей здоровья.
И даже машинально – как каждое утро – помахал ей рукой. Правда, не дождался ответного жеста.
Уже подходя к метро, вытер глаза. Две катастрофы в день – это много.
Перед глазами плавали раскинутые ноги с наспех стянутыми джинсами. Что ж они так торопились?
Жгла обида. Злость. Ощущение предательства.
Но повеситься не хотелось.
Может, он просто недостаточно сильно любил свою жену?
5
В метро Железнов не зашел. А куда ехать?
Вместо этого бесцельно побрел по улице.
На улице же было скверно. Погодка точно соответствовала всему происходящему. И без того серый февральский денек получил холодный прибавок в виде колючей снежной крупы, разбрасываемой невесть откуда взявшимся ветром.