Любовь в холодном климате

А теперь, думала я, вперед, к сестринским отношениям, на которые возложены такие надежды. Но, увы, как это часто бывает в жизни, все обернулось не совсем так, как я ожидала. Я обнаружила, что действительно получила двух сестер, но они были совсем не похожи на очаровательных подруг моей мечты. Одной стала леди Монтдор, а другой – Норма Козенс. В то время я была не только очень молодой, едва достигшей двадцати лет, но и крайне неискушенной. До сей поры все межчеловеческие отношения складывались у меня с членами моей семьи или с другими девочками моего возраста (школьницами либо дебютантками), они были очень просты и незамысловаты, и я понятия не имела, что может существовать нечто более сложное; даже любовь в моем случае шла спокойной стезей. Я в своей простоте полагала, что если нравлюсь людям, то следует так же хорошо относиться и к ним, и чего бы они от меня ни ожидали, особенно если были старше, я была морально обязана это выполнять. В случае с этими двумя «сестрами» мне и в голову не могло прийти, что они самым беззастенчивым образом пожирают мое время и энергию. До рождения детей я имела уйму свободного времени и была одинока. Оксфорд – это место, где светская жизнь, в противоположность тому, что я предполагала, рассчитана на холостых мужчин. Любая хорошая беседа, хорошая еда и хорошее вино предназначались для тех собраний, где нет женщин. Вся тамошняя традиция по сути своей монашеская, и в том, что касается общества, жены совершенно излишни.

Я бы никогда не выбрала Норму Козенс в близкие подруги, но ее общество, вероятно, казалось мне предпочтительнее часов одиночества, тогда как леди Монтдор по крайней мере приносила глоток воздуха, который, хотя его и нельзя было назвать свежим, происходил из большого мира за пределами нашего монастыря, из мира, где женщины годятся не только для постели.

Горизонт миссис Козенс тоже простирался дальше Оксфорда, хотя и в другом направлении. Ее девичья фамилия Борли, а семейство Борли было мне хорошо известно, поскольку громадный, выстроенный в 1890 году в духе елизаветинской эпохи дом ее деда располагался неподалеку от Алконли и они были свежеиспеченными богачами тамошней округи. Этот самый дед, ныне лорд Дрирсли, сделал деньги на иностранных железных дорогах. Он породнился с поместными дворянами и произвел огромную семью, всех членов которой, когда они выросли и вступили в брак, расселил в поместьях, находившихся неподалеку от Дрирсли-мэнор. Они, в свою очередь, стали видными производителями, так что щупальца Борли к настоящему времени протянулись по изрядной части западной Англии, и, казалось, нет конца многочисленным кузенам, теткам, дядьям, братьям и сестрам семьи Борли, а также их свойственникам. Внешне они мало отличались друг от друга; у них у всех были сердитые лица, напоминающие мордочку белой морской свинки, они одинаково думали и вели одинаковый образ жизни, в котором было много спорта и других сельских развлечений, и редко ездили в Лондон. Соседи уважали их за следование моде, соблюдение нравственных норм, богатство и совершенство в любых видах спорта. Они делали все, что полагалось, – заседали в судах и советах графства, дрессировали щенков гончих и руководили организацией девочек-скаутов; один был членом парламента, другой – мастером охоты. Короче говоря, они являлись столпами деревенской Англии. Дядя Мэттью, который сталкивался с ними по местным делам, питал к ним отвращение, а потому они содержались во многих его выдвижных ящиках под одним именем Борли – я никогда толком не понимала почему. Однако в отличие от Ганди, Бернарда Шоу и лабрадора Лэбби, они продолжали процветать, и никакого ужасного истребления Борли не происходило.

Моим первым опытом в оксфордском обществе в качестве жены младшего дона стал званый обед, устроенный в мою честь Козенсами. Профессор пасторского богословия Уэйнфлитского колледжа был преподавателем того же предмета, который преподавал и Альфред, и был, таким образом, важен в нашей жизни, оказывая влияние на карьеру моего мужа. Я поняла это и без комментариев Альфреда. Так или иначе, я, конечно, изо всех сил старалась, чтобы мое первое появление в оксфордском обществе прошло успешно, хотела выглядеть хорошо, произвести доброе впечатление и послужить к чести своего мужа. Моя мать подарила мне вечернее платье от Мейнбохера, которое казалось специально созданным для такого случая. Белая плиссированная шифоновая юбка и черный топ из шелкового джерси с высоким воротом и длинными рукавами, перетянутый широким черным лакированным поясом. Надев платье с единственным моим ювелирным украшением – бриллиантовой брошью, присланной мне отцом, я посчитала, что выгляжу не только элегантно, но и приличествующим случаю образом. Мой отец, кстати, остался глух к предложению леди Монтдор купить мне дом и объявил себя слишком разоренным даже для того, чтобы увеличить мое содержание в связи с замужеством. Однако он прислал чек и это чудесное украшение.