Любовь, только любовь

Тем временем Барнаби и Катрин с Сарой, державшейся на несколько шагов позади, тоже шли в сторону реки, но немного выше по течению. Переход через мост Менял вызвал у Катрин боль воспоминаний. Ее старый дом еще стоял, но его обвалившиеся стены потрескались и обветшали, зияющие окна открывали взору пустоту внутри, красивая вывеска была сорвана. Сейчас это был только пустой остов, из которого ушла душа. Катрин чувствовала, как к горлу подступает комок. Она из всех сил терла глаза и хотела бы быть за много миль отсюда. Барнаби заспешил, еще крепче сжимая руку девочки.

— Будь мужественной, — прошептал он. — Бывают моменты, когда нам нужно все наше мужество. У тебя скоро будет другой дом…

— Но не будет другого отца, — прошептала она, едва сдерживая слезы.

— Мне было только семь лет, когда у меня отняли отца. А когда я вспоминаю, как он умер, то, думаю, отдал бы все, что у меня есть, ради того, чтобы он был просто повешен.

— Что сделали с ним?

— То, что всегда делают с фальшивомонетчиками: сварили живьем на Моримонте в Дижоне…

Катрин вскрикнула от ужаса, но плакать перестала и шла дальше молча. Она храбро постаралась отбросить ужасные воспоминания, разрывавшие ее сердце как раз в тот момент, когда ей больше всего хотелось быть сильной. Подойдя к рынку Нотр-Дам, она узнала, несмотря на маскировку, людей Машфера. Некоторые из них переоделись солдатами, другие — купцами или даже монахами. Они расположились, как и следовало по плану, вокруг рынка. Только Машфер был в своем обычном одеянии нищего. Барнаби осторожно показал на дом Кабоша, ставни которого, как и прежде, были наглухо закрыты.

— Твоя очередь, Сара!

По кивку Барнаби цыганка медленно пошла вверх по улице, покачивая бедрами и тихонько напевая. Одной рукой она держала тамбурин и постукивала в него в такт песне. Она начала как бы невзначай, напевая про себя и отбивая ритм. Постепенно песня становилась громче, сквозь непонятные цыганские слова стала пробиваться мелодия. Напев был причудливый, перебиваемый паузами и резкими воющими нотами. Слегка хрипловатый голос Сары придавал песне загадочную глубину, зачаровывал и делал ее похожей на заклинание. Песня захватила Катрин. В окнах появились два-три лица, останавливались послушать и редкие прохожие. Всего собралось не более десяти человек. Машфер подошел к Барнаби, будто для того, чтобы попросить подаяние.

— Если старуха не откроет, нам придется вышибать дверь. Что скажешь?

Барнаби порылся в кошельке и опустил су в грязную руку нищего.

— Конечно, но я бы не хотел доводить до этого. Выбивание двери наделает много шума, даже если здесь никого нет вокруг.

Никто не появился в окне продавщицы требухи. Дом казался бы совсем пустым, если бы не едва слышные звуки внутри. Катрин неожиданно побледнела и прижалась к Барнаби.

— Боже мой!.. Марион!.. — воскликнула она, осторожно указывая на полную женщину, только что показавшуюся в дальнем конце улицы. Барнаби поднял брови.

— Кто? Та служанка, которая…

— Да, служанка, которая позвала людей в наш дом и стала причиной смерти папы и Мишеля. О, я не могу видеть ее!

От нахлынувшего отвращения Катрин хотела убежать.

Но Барнаби крепко держал ее за руку.

— Ну, ну!.. Хороший солдат не оставляет поле битвы, мой цветочек! Я понимаю твое нежелание снова видеть эту женщину… Держу пари, она и в лучшие-то времена представляла не очень приятное зрелище. Но ты должна оставаться здесь.

— А что, если она узнает меня? — В таком наряде? Я буду очень удивлен, если она тебя узнает. Во всяком случае, мне кажется, в ее состоянии она не способна узнать кого бы то ни было.

И действительно, полная женщина, как ни старалась идти прямо, шаталась от дома к дому. Катрин подумала, что бы сказала ее мать, если бы увидела свою молочную сестру в таком виде. За последние два месяца Марион сильно изменилась. Она стала толще и неопрятней. Ее передник, некогда белый и сильно накрахмаленный, был измят и испачкан едой и напитками. Он едва закрывал платье, которое разошлось по швам и обтрепалось по подолу. Седые космы волос выбились из-под засаленного чепца. Она шла спотыкаясь, безразличная ко всему, ее открытый рот беззвучно что-то произносил, глаза были мутными, руки висели плетьми. Она не остановилась послушать Сару и прошла дальше. Казалось, она ее вообще не заметила.

Танцы и пение Сары, заполняя узкое пространство между домами, которые, казалось, опасно наклонились над головами людей, достигли неистового крещендо. Дверь дома мамаши Кабош приотворилась, образуя узкую щелку, и в нее с любопытством просунулось ее красное лицо…

— Сара, — настойчиво прошептал Барнаби, — теперь Ты, ну же…

Прервав пение и танец, цыганка прыгнула к порогу, вставила ногу в дверь и закричала:

— Я могу прочитать будущее по твоей руке, по чистой воде и по золе. Только два су!.. Дай мне твою руку, прекрасная дама!