Любовь, только любовь

Тем временем Лионель де Бурбон пытался подняться на ноги. Теперь, когда они стояли лицом к лицу, разница в росте рыцарей стала очевидна: рядом с шестифутовым Бастардом Арно казался маленьким. В руках Лионеля боевой топор выглядел массивным топором дровосека, со сверкающим на солнце лезвием. Не дав Бастарду возможности перевести дыхание, Арно бросился к нему. Его раны, как чувствовала Катрин, из-за обильного кровотечения заставляли действовать решительно. Даже мысль о ранах Арно причиняла ей боль. Не встретившись с оружием врага, его топор отскочил от брони Вандома. И все же он еще раз рванулся к нему, высоко вскинул топор и снова ударил. Звон стали о сталь был подобен удару в глухой колокол. Посыпались искры. Затем Арно нанес еще один удар, который вызвал восторженные крики зрителей. Его топор снес верх шлема Лионеля, начисто срезал золотого льва, как будто тот был сделан из воска, и бросил его в пыль. Рев ярости Бастарда был услышан всеми. Он поднялся и взялся за топорище обеими руками, чтобы рассчитаться с наглецом, повергнувшим в прах его геральдический знак. Но его закованные в броню ноги двигались с трудом, он споткнулся, и Арно не представляло труда нанести удар своим топором. Но Бастард устоял. Катрин чувствовала слепую ярость Лионеля. Он хотел убить Арно, и убить как можно скорей. В дикой ярости он бил сплеча. Удар следовал за ударом. Но они были беспорядочными и не достигали цели, лишь унося силы. Арно же с каждой минутой становился расчетливей. Он поджидал подходящего момента. Внезапно он нанес несколько быстрых скользящих ударов по забралу Лионеля, сорвав его, — зрители увидели красное, покрытое потом лицо. Бастард вскинул руку, чтобы вырвать топор из рук молодого человека, но Арно уже с силой обрушил его на врага. Потом он шагнул и впился когтями стальной перчатки в лицо противника. Почувствовав, как металл вонзается в его тело, Вандом зашатался, поскользнулся и рухнул на землю. Арно наклонился, свирепо глядя в лицо противника. Силы покинули Бастарда, и, наполовину ослепленный, как испуганный молодой бычок на бойне, он издал вопль. Все услышали его крик: «Пощады!»

Арно, который уже стоял на коленях над своим врагом и уже готовился схватить кинжал и вонзить его в горло врага, услышал этот крик. Он вложил кинжал в ножны, поднялся и, стряхивая кровь, капающую с латной перчатки, с презрением процедил:

— Бог тебе судья! Поднимись! Рыцарь короля Франции не убивает лежащего. Ты попросил пощады, и я дарю ее тебе… Герцог Бургундский!

Он молча повернулся, преследуемый криками ревущей толпы, стекавшейся к барьерам, ограждающим арену.

Катрин чувствовала его слабость, как будто это ее собственная кровь ручейком стекала на землю. Направляясь к своему шатру, покачивающийся Арно казался пьяным. Его оруженосец и де Ксантрай подбежали как раз вовремя, чтобы подхватить его под руки, пока он не потерял сознание, и опустить на землю.

— Лилии Франции не повержены в грязь! — сказал торжественно де Сан-Реми. — Думаю — это предзнаменование!

Катрин вопросительно взглянула на него, но его лицо было бесстрастным. Невозможно было угадать, доволен или расстроен он исходом боя. Может быть, он не мог открыто радоваться в то время, когда слезы злобы текли по каменному лицу Филиппа. Герцог стоял близко к ним, пытаясь скрыть от толпы свою ярость и унижение.

Катрин заспешила к выходу. Эрменгарда тут же остановила ее.

— Куда вы?

Вы прекрасно знаете, куда! И на этот раз вы не сможете меня остановить! Никто не сможет, даже герцог!

— Почему же я должна тебя останавливать? — сказала графиня, пожимая плечами. — Улетай, прелестная бабочка, и обожги свои крылья. Когда ты вернешься, посмотрим, что я смогу для тебя сделать, чтобы сбить пламя. Но Катрин уже ничего не слышала.

Глава двенадцатая. ПОД ПОЛОГОМ ИЗ ГОЛУБОГО ШЕЛКА

Катрин с трудом пробиралась через возбужденную толпу, которая как волна разбилась о стражу и разлилась по арене. Однако многие уступали дорогу, восхищаясь ослепительной красавицей в великолепном наряде. Ее влек огромный шатер из голубого шелка, возвышающийся над головами, и она почувствовала, что улыбается. Когда она, наконец, добралась до входа, часовой-шотландец на секунду поколебался, прежде чем впустить ее. Но ее драгоценности и богатое платье выдавало в ней высокопоставленную даму, собирающуюся нанести визит, и он пропустил Катрин. Он отступил с вежливым поклоном и с восхищением, и даже галантно, приподнял занавеску из голубого шелка, висевшую над входом, пропуская ее.