Любовь, соблазны и грехи

– До чего я люблю живопись! – раздался рядом с ней высокий женский голос. – Она так вдохновляет, так облагораживает!

Виола обернулась и от досады прикусила губу. Мутси Маккалистер! Кто надумал пригласить эту богатую наследницу, которая запросто могла бы, продав с себя бриллианты, погасить все долги «третьего мира» развитым странам? Мутси вплыла в галерею в зеленом платье с юбкой пузырем, неспособной скрыть ее расплывшуюся талию и излишне пышные бедра. Насколько было известно Виоле, Мутси никогда прежде не интересовалась живописью. Живописцами мужского пола – да, но никак не живописью…

– Прошу вас! – Виола изобразила вежливую улыбку. Она тут же занялась другими гостями, но из головы у нее не выходил внезапно проснувшийся у Мутси интерес к изобразительному искусству. Впрочем, пускай: это увлечение ей вполне по карману; может быть, удастся выгодно продать какую-нибудь работу Клайва.

Мутси воистину родилась в рубашке и не знала, куда девать деньги. Ее отец разбогател благодаря киоскам на станциях метро, где торговал по низким ценам приличной обувью. Открытие первого киоска совпало с рождением его единственного ребенка, нареченного Матильдой – Мутси для своих. И счастливый отец назвал свои киоски «Мутси-Тутси». С тех пор прошло тридцать лет. Теперь Мутси купалась в деньгах и обувалась исключительно в изделия Мод Фризон – правда, гигантского размера.

Райан Уэсткотт протискивался сквозь толпу у входа в «Рависсан». В галерею набилось слишком много народу, чтобы можно было еще из дверей разглядеть картины, поэтому ему пришлось, раздвигая любителей прекрасного широкими плечами, пробираться внутрь.

Будучи выше всех присутствующих на целую голову, Райан сразу оценил качество разодетой публики, включавшей даже нескольких членов парламента. Кроме парламентариев, шампанское потягивали телезвезды и парочка богатых арабов. «Ни одного крупного игрока с поля современного искусства, одни праздношатающиеся», – отметил про себя Райан. Правда, здесь был Финли Тиббеттс, известный мастер устраивать высокооплачиваемые экзекуции творцам прекрасного.

Тиббеттс улыбался блондинке, стоявшей к Райану спиной. Волосы тугим узлом, тонкая талия, великолепные ноги… Скорее всего лицом страшна как смертный грех.

– Райан! – окликнул его голос, в котором слышалось страстное придыхание.

Он оглянулся и выдавил вежливую улыбку. Хоть убей, не вспомнить, как ее зовут! Зато он хорошо помнил длинные ноготки и царапины, оставленные ими у него на спине…

– Как делишки?

Рыжая чертовка тут же начала трещать о своем последнем набеге на миланские магазины и о новой вилле на Минорке. Райан терпел ее несколько секунд, а потом многозначительно взглянул на часы:

– Извини, мне пора в «Крокфордз».

Отговорка была не из самых убедительных: игорный клуб открывался гораздо позже. Тем не менее Райан покинул рыжую болтушку и протиснулся между щеголем в зеленых ковбойских сапогах и официантом, разносящим напитки. Райан поискал глазами джин, но не нашел и вспомнил, что Виола Лейтон всегда угощала гостей одной пузырящейся бурдой. За неимением лучшего он залпом опрокинул бокал шампанского и тут же схватил еще один.

В следующем, менее просторном помещении галереи было далеко не так людно. Райан прогулялся вдоль полотен. Бурые и ядовито-зеленые мазки, перемежаемые скучными серыми… Казалось, краску наносили на холсты, не глядя. Если искусство отражает жизнь, значит, жизнь для этого художника – отхожее место. Райан всегда был склонен винить не жизнь, а искусство, и сразу понял, что для коллекции Ти Джи Гриффита здесь нет ничего подходящего.

Тем не менее он считал своей обязанностью проверить этого Холкомба. На художественном рынке случаются всякие неожиданности. Когда «Фальстарт» Джаспера Джонса, за который сам художник получил чуть больше трех тысяч долларов, ушел на аукционе «Сотби» за семнадцать миллионов с хвостиком, коллекция Гриффита приобрела всемирную славу. Теперь в резиденции Гриффита на Палас-Грин висело целых пять работ Джонса.

Несомненно, живопись превратилась в общемировую валюту, оставив позади золото и бриллианты. Причем стоимость этой валюты неуклонно возрастает – достаточно вспомнить «Лиловые ирисы» Ван Гога. Или просто «Ирисы»? В общем, последний раз их купили за сорок пять миллионов долларов! Импрессионисты сейчас в заоблачной цене, а параллельно с ними растет, как сумасшедшая, цена на модерн и соцарт…

Райан пил шампанское, посмеиваясь про себя. Бедняга Ван Гог! Вот кто наверняка переворачивается в могиле! Ведь за всю жизнь он продал одну-единственную свою картину – за несколько вшивых франков…

Естественно, по сравнению с Ван Гогом теперешняя выставка не стоит выеденного яйца. Однако ничего нельзя предвидеть заранее: Райан никогда не забывал, что Ти Джи открыл Джонса и Хокни задолго до того, как они стали великими. Теперь пришло время Райана перехватить эстафету. У него был острый глаз и безошибочный инстинкт. В этом деле как в азартной игре: пан или пропал. Чем выше ставки, тем больше его подмывало сыграть.