Любовь слепа

С детства наблюдая за происходящим в деревне и на скотном дворе, Элайя рано узнала о природе отношений между мужчиной и женщиной. Позднее, проводя время в обществе братьев и воинов отца, она постепенно поняла, что, когда речь идет о рождении людей, одним лишь совокуплением дело не ограничивается. Однажды она попыталась расспросить солдат, о чем это они так многозначительно переговариваются и почему обмениваются такими лукавыми ухмылками и намеками, однако говорившие резко замолчали и приказали ей уйти и никогда больше не заводить об этом речь, как будто она совершила непростительный грех.

После этого случая Элайя научилась прятаться и жадно подслушивать, когда разговор заходил о женщинах.

Нельзя сказать, что солдаты детально расписывали, кто и чем занимался со своей подружкой. Нет. Но она наслушалась достаточно, чтобы догадаться о существовании великого разнообразия поз и приемов, доставляющих партнерам наивысшее наслаждение. Слышала она и о том, как высоко превозносили преуспевших в любовном искусстве женщин — о них говорили с уважением, даже с благоговейным восторгом.

Элайя добежала до опочивальни, которую отныне ей предстояло делить с мужем, и распахнула дверь. Эльма, поджидавшая хозяйку на табурете у окна, испуганно вскочила.

— Миледи! — воскликнула она. — Я думала, вы придете еще не скоро!

— Увы, я не танцую! — Элайя покружилась по комнате, словно желая опровергнуть свои же слова.

— Помочь вам раздеться, миледи?

— Да. И сложи платье поаккуратнее, хотя одному Богу известно, когда оно понадобится мне снова. — Элайя с трудом заставила себя стоять неподвижно, пока Эльма распускала тугую шнуровку. Наконец она осталась в одной лишь тонкой нижней сорочке. — Здесь очень жарко, правда? — заметила она и, подойдя к окну, раздвинула льняные занавеси, пока Эльма складывала платье. — В жаровне слишком много угля. Но сейчас уже лето, так что нет нужды разжигать жаровню.

— Верно, сэр Джордж не хочет, чтобы вы замерзли, миледи.

— Скажи лучше: боится замерзнуть сам. Ты только посмотри, сколько одеял на кровати! — Элайя спохватилась и покраснела. — Ладно, завтра мы уберем половину из них.

— Как прикажете, миледи.

— А сколько свечей! Нечего устраивать белый день, когда на дворе ночь! — Элайя быстро задула горевшие в большом кованом шандале восковые свечи.

— Расчесать вам волосы, миледи?

— Нет, спасибо. С этим я справлюсь сама, Эльма. Почему бы тебе не присоединиться к слугам в кухне? Уверена, что сэр Джордж распорядился приготовить для вас угощение на славу.

— Доброй ночи, миледи.

— И тебе, Эльма.

Едва дверь закрылась, как Элайя поддалась давно мучившему ее искушению. Разбежавшись, она высоко подпрыгнула и со смехом повалилась на мягкую перину.

— Такая роскошь — грех, — пробормотала она, касаясь шелкового покрывала.

— Не вижу в роскоши ничего греховного, поскольку стараюсь не забывать о бедных и нуждающихся.

Ахнув, Элайя выпрямилась, глядя на своего мужа, который стоял с недопитым кубком в руке, прислонившись к закрытой двери, словно неведомая сила перенесла его из пиршественного зала.

— Я… я не слышала, как вы вошли!

— Я умею двигаться неслышно, как кошка, когда пожелаю, миледи, — ответил он вкрадчивым, будто мурлыкающим голосом. Допив вино, он поставил серебряный кубок на туалетный столик и подошел к кровати, на ходу расстегивая пояс. — Боюсь, я повел себя неучтиво с гостями. По всем правилам мне следует сейчас быть с ними, как и положено гостеприимному хозяину.

Сэр Джордж окинул ее долгим взглядом, и Элайя не нашлась что ответить, так как в горле у нее пересохло. Внезапно она поняла, что ее сорочка поднялась слишком высоко. Скромная девушка давно бы одернула подол пониже.

Однако она не пошевелилась, чувствуя, что силы покинули ее. Джордж положил пояс на стул и принялся расшнуровывать ворот своего одеяния. Взгляд его, неподвижный и по-кошачьи непроницаемый, не отрывался от фигуры Элайи.

Камзол с тихим шуршанием упал на ковер. Видя столь бесцеремонное обращение с дорогой вещью, Элайя возмутилась. Вскочив с кровати, она подобрала его и бережно сложила, наслаждаясь прикосновением к мягкой ткани.

— Виноват, миледи, — с улыбкой сказал Джордж.

Вот именно, подумала Элайя, укладывая камзол на одном из сундуков. Когда она обернулась, Джордж уже был без сорочки.

Он стоял перед ней полуобнаженный, грудь его матово поблескивала в красноватом свете жаровни, а волосы падали на широкие плечи.

Он пожирал Элайю глазами с выражением страстного, неукротимого желания. Всегда спокойный, вежливый и красноречивый сэр Джордж де Грамерси остался, казалось, где-то за дверью. Сейчас перед Элайей стоял мужчина, жаждущий овладеть женщиной. И этой женщиной была она.

Девушка припомнила все, о чем слышала, и ей захотелось проделать все это сразу. С ним. Для него. Элайя быстро шагнула к нему — не скромная девственница, робеющая и замирающая от страха, а страстная женщина, сгорающая от столь же неудержимого желания. Желания, сильнее которого ей не доводилось испытывать.